Оосава же прибыл из ООН. После реформирования многие из подразделений взяли на себя не вполне свойственные им функции. Так, например, Четвертый комитет на бумаге занимался вопросами колоний, правами человека и миротворческой деятельностью. А по факту стал чем-то вроде космической службы безопасности, незаметно инкорпорировав в свои структуры Интерпол, ФСБ, АНБ, Гонг-Ан-Бу и прочие организации. И заместителем главы Четвертого комитета, главным межсистемным секуристом оказался как раз таки Анжело Оосава.
– Я не вполне, видимо, понимаю вас, уважаемый Кирилл? – голос ооновца можно было намазывать на хлеб и употреблять с чаем. – Вы предлагаете нам пытки?
Стоявшего в углу телохранителя можно было участником дискуссии не считать. Его спокойный взгляд постоянно сканировал помещение – а еще обращался к показаниям датчиков, встроенных в спецверсию смарта. На слово «пытки» он не отреагировал никак.
Взгляд Мягкова тоже «читать» не получалось. Он пожал плечами и негромко изрек, будто бы и не обращаясь к собеседнику:
– История всегда была одной из моих любимых дисциплин в Академии. Если память не подводит, в свое время спецслужбы это не смутило – в отношении лоцманов.
Замглавы Четвертого комитета начал закипать, но тут вмешался Фишер-старший, до этого стоявший возле койки сына и взиравший на спорщиков сверху.
– Ну, будет тебе, Кирилл, будет. Вы уж не обижайтесь на него, Анжело, но и авторитетом давить не советую. Это только с виду наш Мягков такой мягкий, а на самом деле – ух, кремень! Как мой Саймон. – И он одобрительно потрепал молодого лоцмана по плечу.
Саймона снова одолело желание сделать шаг – и оказаться где-нибудь на другом конце галактики, к примеру. Или хотя бы в одной из местных забегаловок. Кухня Нового Эдинбурга не славилась кулинарными изысками, но туристам здесь имелось где перекусить, а после регенератора аппетит лютовал всегда. Увы, если бы он провернул подобный демарш – не миновать занудной беседы на тему «ну мы же Фишеры, сынок, мы так не поступаем». В вопросах имиджа Семьи обычно добродушный отец становился упертым, словно бульдозер.
А еще вспомнились подростковые выходки, любимой из которых было сбежать с какого-нибудь официального мероприятия или пафосного приема. Просто взять и раствориться в воздухе на глазах изумленного собеседника. Оказаться на яхте дяди Анджея, слушая его добродушное ворчание и вполне дельные советы. Вдохнуть горький, солоноватый морской воздух и услышать режущие, полные тоски крики чаек: «Текели-ли! Текели-ли!» Сбросить пиджак, брюки, рубашку – всю эту светскую броню, лишний вес цивилизации. Сигануть за борт, смывая с себя липкое, вяжущее раздражение.