Я знала, что это были ее фантазии.
Но иногда она рассказывала истории так, как будто они были реальны.
Например, истории про Человека-Лягушку.
В свои двенадцать я была совсем не похожа на сестру.
Она училась на одни пятерки. Дар словоплетения, который она оттачивала на мне, помогал создавать те иллюзии, которые ей были выгодны.
Могло сложится впечатление, что она обязана была стать изгоем со своим пристрастием к земноводным, но напротив – она всем нравилась. Она была самой умной, самой красивой, с длинными темно-русыми волосами. Стометровку бегала быстрее всех, занималась фортепиано.
Меня же ждало большое разочарование, когда стало ясно, что я не могу просто взять и стать своей сестрой.
Оказалось, что мне нужно было становиться собой.
Но очень сложно становиться собой, когда большую часть жизни ты был никем –сумрачным шлейфом, ролью без слов, безликим человеком, ожидающим в очереди.
Когда сестра стала старше, мать продолжала навязывала меня ей в компанию, и мне приходилось семенить за длинноногими подростками, вдыхая первый дым ворованных сигарет. Раздражение на мать, сестра вымещала на мне. Во время таких прогулок она принципиально не разговаривала со мной и в целом делала вид, что меня не существует.
Но после того, как я наткнулась рукой на ржавый штырь, убегая от того, кого мы с сестрой посчитали Человеком-Лягушкой, а подруги сестры посчитали охранником заброшенного немецкой виллы – мать перестала заставлять сестру брать меня с собой.
Впрочем, вскоре и это изменилось. Все изменилось.
Когда моей сестре только исполнилось восемнадцать, она пропала.
Через несколько месяцев выяснилось, что она сбежала в Москву с каким-то мужчиной. Она позвонила матери, один-единственный раз – меня тогда как раз не было дома.
Больше мы ничего о ней не слышали.
На уроках я не могла удержать взгляд на меловом шифре на темно-зеленой доске дольше минуты. По поверхности шли круги, со дна поднимались цепочки перламутровых пузырьков. Я сдавала пустой листок с самостоятельной работой (точнее с ее отсутствием), и не всплывая с илистого дна, глядя на окружающих людей через толстый слой текучего мутного стекла, тащилась на следующий урок. Мне уже было плевать на двойки и тройки. Опасными в школе были не уроки, а перемены. И моей, не очень-то амбициозной целью, было прокрасться из кабинета в кабинет, не будучи замеченной.