Для Маймы горы – сторожа от новой жизни, жизни, которая мешает Майме утверждать на земле его, волчьи, законы:
«Вот мои сторожа! – Майма взглянул на горные вершины. Крутые сумрачные плечи их смыкались на всех четырех горизонтах. – Некого мне бояться. Я здесь хозяин! Всегда и над всеми» [2;68].
Только один человек рвет в повести родственные связи с вечным и сиюминутным.
Майма не только оскверняет родовых идолов (символы родства с вечностью) и Землю.
Он своей ненавистью к миру убивает собственного сына.
Амбивалентные (образы родства и разродствления) образы гор, родовых идолов дополняются в повести образами, несущими семантику полной утраты родства.
Таков образ пустых ножен.
Этот образ включается в сферу подсознания Хона: Хону снятся пустые ножны, которые Мерча показывает Сэроттэто как доказательство того, что убийца он, а не его сын – Майма.
Сразу же после сна Хона в зоне речи повествователя идут строки:
«В последнее время сын [Хон – Н. С.] начал бояться всего, что делает отец [Майма – Н. С.]» [2;73].
Автор особо выделяет пространственные образы, воплощающие утрату родства: круг, оставшийся на земле после разобранного родительского чума Илира, место в чуме Маймы, которое отводится Илиру, – место рядом с псом.
Идея разорванного родства связана и с хронотопическим образом священной нарты.
Раскол между Маймой и родовыми идолами начинается с того, что Варнэ проводит магические действия.
Цель действий – наслать на Майму болезни и убить его.
И действия эти осуществляются рядом со священной нартой, где хранятся родовые идолы.
Автор дает не только мифологическое осмысление пространства у священной нарты.
Так, следом за сценой осквернения идолов идет эпизод, где Майме кажется, что около священной нарты встают святые идолы.
Но финал эпизода снижен.
На самом деле, это пес Грехами Живущий лакомится кусочками мяса, привязанными к поясам святых.
Идея «разродствления» человека с идолами находит воплощение в иных пространственных образах.
Семантикой «разродствления» пронизан образ костровища в чуме Маймы, когда хозяину кажется, что его обступили тени, схожие с душами оскорбленных идолов.
Идол же самого Маймы предстает в этой сцене у костровища с глазами человека, которого Майма убил.
Идея «разродствления» пронизывает все пространство чума Маймы.
Умирающий Хон, глядя на вещи и обитателей этого чума произнесет: «Все злое», – и взрослые воспримут это как месть святых за надругательство над ними.