– Макс, стало быть. Я Петя. Ну, ты уже знаешь. Более-менее приятно познакомиться. И что же тебе, Макс, нужно?
– Ну, есть один вариант, как вам помочь, но я даже не знаю, если вас не затруднит…
– Макс, – оборвал я его на полуслове. – Кончай с витиеватостями. Чего конкретно тебе нужно от меня?
Он поднял руки в защитном жесте и смешно выпучил казавшиеся маленькими за толстыми стёклами очков глазки. На миг мне показалось, что у него вместо глаз стальные импланты.
– Короче, давай так: я куплю нам обоим пожрать и выпить, в обмен на, скажем, интересную историю. Ты же в порту работаешь, да? У тебя должно происходить много всякого треша.
– Откуда ты…
– Да брось, девяносто процентов местных работают в порту. И девяносто девять процентов местных, выглядящих так, как ты, уж извини.
Я хмыкнул. Это становилось интересным.
– А давай. Согласен.
Спустя десять минут мы сидели за столиком, я жадно заглатывал печёные половинки картофелин одну за другой, а Макс неспешно потягивал пиво. Отхлебнув особенно громко, он, как бы невзначай, поинтересовался:
– Так чего там насчёт истории? Я, конечно, не буду отбирать у тебя еду, но как-то нечестно выходит.
Его серые глазки снова блеснули холодом стали.
– Ладно-ладно, не кипишуй, – пробурчал я недовольно. – Ща всё будет.
Вдалеке загудела, отбывая, баржа; гудок напомнил мне победный рёв горна. Так или иначе, кажется, всё будет хорошо.
– Короче, слушай, летом…
***
Летом меня обычно сплавляли в деревню. В общем-то, инициатива всегда исходила от отца.
– Ребёнок должен дышать свежим воздухом!
На что мама резонно возражала:
– Так запиши его в лагерь, нечего ему с этим алкашом водиться.
– Ты охренела, Маш, моего отца алкашом называть? Да он войну прошёл!
– Сидел он всю войну!
– Да насрать! Уж он-то Петра воспитает. Мужиком воспитает! Не педиком каким-нибудь.
– А ты чего не воспитаешь? Что это вообще значит – «мужиком»?
Разумеется, в итоге мама сдавалась – она всегда была на вторых ролях – и гордый очередной победой отец заглядывал в комнату, где я усердно делал вид, будто сплю. Он садился на краешек кровати, обнимал меня терпким запахом «Примы», ласково тормошил за плечо, и шептал:
– Ну что, Пётр, решено: на лето едешь к деду.
Я тут же «просыпался» и радостно начинал скакать по кровати, пока лёгкий подзатыльник не утихомиривал меня. После этого ежегодный ритуал считался исполненным, и можно было лечь спать уже по-настоящему.