И сам Андрей Бернгардович, порождение этой интеллигенции, с болью и надеждой предвидел разрушение ее в новой буре революции и приход необыкновенного Деятеля, человека массы, которого его умершие друзья обзывали «грядущим хамом».
И вот новый знакомец, потомок революционной бури, снова рассуждает о воспитании сознательной Личности, без которой революции превращаются в пустой круговорот истории, пожирающий своих детей. Правда, в его словах не было энтузиазма.
– Интеллигенция, совесть нации, – говорил он, – уникальное явление, могло появиться только в России. Она вышла из особенностей русского характера – духовной открытости, щедрости и совестливости, тоски по духовной близости людей. Такого явления не возникло больше ни в одном из народов, там элиты – из интеллектуалов, то есть создателей продуктов потребления.
____
Веня Горюнов был инстинктивным романтиком, наверно, с рождения.
Помнил самое раннее, перед весенней грозой:
Под листвой на аллее-улице – меркнет в глазах,
Темнота небывалого мира упала мгновенно!
Воздух первою зеленью, пылью пропах, —
Что-то помнит душа в этом темном лоне блаженном.
Это было! Как в раннем – глубокая теплая тень
Меж стандартных коробок домов, от времени грязных,
Это жизнь вернулась в начало, где нету потерь.
Это было! И не исчезнет напрасно
Откуда это у него? Ведь, родился на краю земли, где люди возделывали землю и забирались далеко в море, чтобы добыть пропитание. В семье счетовода, мнившего себя интеллигентом, и безграмотной матери, дочери нищенки.
Откуда впервые прилетело в его юность мгновение божественной веры, высшего смысла, не заслоненного зловещим дымом борьбы добра со злом? Казалось, в заброшенной далеко дальневосточной земле на берегу океана эмбрион Вени до рождения уже впитал с молоком времени веру в будущее счастье всех.
В этой спящей «глубокой теплой тени» чудилась Афинская философская школа, изображенная на фреске Рафаэля. Эта школа давно исчезла, но конспиративный заговор мыслителей разнесли по миру многочисленные ученики, кого коснулся ее магический жезл, даже до дальнего уголка земли, до рождения Вени. Вот это все уже было в родившемся Вене – не зная, он оказался ее учеником. А может быть, это природное свойство вновь просыпающейся жизни?
Это была, конечно, и библиотека, доставшаяся отцу после реквизиции имущества ученого, сосланного после революции, которую Веня пожирал, – откуда эта жажда в глубоко провинциальном пареньке? Там были старые издания Гоголя, Белинского, дореволюционные потрепанные журналы и книжки стихов, издания старых философов, сборник «Вехи». Веня жадно читал их все, смутно чувствуя смыслы и, кажется, все понимал.