И вот все направились в лес, к тому месту, где обычно пел соловей. Чуть не половина придворных двинулась туда. Шли-шли, вдруг где-то замычала корова.
– О! – воскликнули молодые придворные. – Вот он! Какой, однако, сильный голос! И у такого маленького существа! Но мы, бесспорно, слышали его раньше.
– Это мычат коровы, – сказала девочка. – Нам ещё далеко идти.
Немного погодя в болоте заквакали лягушки.
– Изумительно! – вскричал придворный проповедник. – Теперь я слышу! Точь-в-точь колокольчик.
– Нет, это лягушки! – возразила девочка. – Но теперь мы, наверное, скоро услышим его.
И, наконец, запел соловей.
– Вот это соловей! – сказала девочка. – Слушайте, слушайте! А вот и он сам! – И она показала на маленькую серенькую птичку, сидевшую высоко в ветвях.
– Неужели этот? – удивился первый приближённый. – Вот уж не ожидал, что он такой! Какой невзрачный! Очевидно, все его краски полиняли, едва он увидел столько знатных особ!
– Соловушка! – громко закричала девочка. – Наш милостивый император желает тебя послушать!
– Очень рад! – откликнулся соловей и запел так, что все диву дались.
– Словно стеклянные колокольчики звенят! – сказал первый приближённый. – Глядите, как трепещет его горлышко! Удивительно, что мы до сего времени ни разу его не слышали. Он будет иметь большой успех при дворе.
– Хочет ли император, чтоб я продолжал? – спросил соловей: он думал, что император тоже пришёл его послушать.
– Несравненный соловушка! – ответил первый приближённый императора. – На меня возложено приятное поручение пригласить вас на имеющий быть сегодня вечером придворный праздник. Не сомневаюсь, что вы очаруете всех своим дивным пением.
– Пение моё гораздо приятнее слушать в зелёном лесу! – сказал соловей, но, узнав, что император пригласил его во дворец, охотно согласился отправиться туда.
При дворе шли приготовления к празднику. Фарфоровые стены и пол сверкали, отражая свет бесчисленных золотых фонариков, в коридорах были расставлены рядами великолепные цветы, увешанные колокольчиками, которые от всей этой беготни и сквозняков звенели так, что людям трудно было расслышать свои собственные слова.
Посреди огромного зала, в котором сидел император, водрузили золотой шест для соловья. Все придворные были в сборе; позволили стать в дверях и кухарочке – она ведь теперь получила звание придворной поварихи. Все были разодеты в пух и прах и глаз не сводили с маленькой серенькой птички, которой император милостиво кивнул головой.