Освальд взял ложку, хотя на самом деле очередь была не его; но такой уж у него характер, что он не поднимает шум из-за мелочей… И он умеет готовить ириски. Надеюсь, вы помните, что когда я пишу «Освальд», я пишу о себе? Я и дальше буду иногда говорить о себе как о другом мальчике, потому что я очень скромный.
– Везет же паршивцам, поедут в Рим! – сказал Эйч-Оу. – Как бы мне хотелось тоже там побывать.
– Невежливо говорить «паршивцы», Эйч-Оу, милый, – упрекнула Дора.
– Ну тогда везунчики, – поправился Эйч-Оу.
– Поехать в Рим – мечта всей моей жизни, – сказал другой мой младший брат, Ноэль. Он у нас поэт, все время пишет стихи. – Вспомните только, что говорил человек в «Дороге в Рим».
– Тебя не возьмут, – отрезал Дикки. – Такая поездка стоит ужасно дорого. Я слышал, как вчера об этом говорил отец.
– Но ведь платить придется только за проезд, – возразил Ноэль. – И я бы поехал третьим классом, или даже в отделении для скота, или в багажном вагоне. А добравшись до Рима, я легко смог бы зарабатывать на жизнь. Я сочинял бы баллады и пел их на улицах. Итальянцы кидали бы мне лиры… Лира – это итальянский шиллинг, слово пишется через «и». Видите, какие итальянцы поэтичные? Даже деньги у них называются лирами.
– Но ты не сможешь сочинять стихи на итальянском, – сказал Эйч-Оу, который таращился на Ноэля с разинутым ртом.
– Не знаю, не знаю, – ответил Ноэль. – Все равно я очень скоро выучу итальянский, а для начала буду сочинять стихи на английском. Наверняка там найдутся люди, которые их поймут. А если не поймут, вам не кажется, что мягкие южные сердца растают, когда итальянцы увидят бледного стройного чужеземца, поющего жалобные баллады на незнакомом языке? Я думаю – растают. О, меня быстро забросали бы лирами, ведь итальянцы не такие рассудочные и холодные, как северяне. У нас каждый или пивовар, или пекарь, или банкир, или мясник, или еще какой-нибудь скучный тип. А там все или бандиты, или виноградари, или гитаристы, они давят красный виноград, смеются, танцуют на солнце… Да вы и сами прекрасно это знаете.
– Ириска почти готова, – внезапно сказал Освальд. – Эйч-Оу, закрой свой дурацкий рот и принеси чашку холодной воды.
Мы бросили в воду кусочек ириски, чтобы посмотреть, готова ли она, а потом вылили смесь на тарелку, забыв намазать ее маслом, и не смогли отскоблить. Тарелка разбилась, поднялся скандал из-за того, что она была из лучшего обеденного сервиза, и дикие фантазии поэта Ноэля совершенно вылетели у нас из головы. Только позже, глубоко погрузившись в воды скорби, мы о них вспомнили.