Бог вздохнул, совсем по-человечески. Вот только Волшана качнуло от его выдоха.
– Нужен ты мне. Не за так пойдешь. Война эта нечестная, волк. И ты – воин нечестный. Не человек, не зверь. Дам тебе ход и в Явь, и в Навь. И везде найдёшь с кем сражаться, и кого защитить. Станешь зверем вдвое больше, чем раньше, и в десять крат сильнее. А кроме – получишь то, чего больше всего желаешь!
– И что же это? – осмелев, с сомнением спросил Волшан. Не лежала у него душа к чудесам огнебоговым. Сердцем чуял, что цена могла слишком высокой оказаться.
– Останется зверь твой снаружи, как кольчуга для воя, как меч в руках, внутри же всегда только ты будешь, и никакой власти звериной над тобой. Никогда.
– Да с чего такая щедрость? – опешил Волшан.
Прямо в сердце попал Семаргл своими посулами.
– Смотри же, от каких бед стражем тебе стоять! – рявкнул Семаргл, серчая.
Страшный сон, а проснуться никак. Стоит Волшан, дух – как вышибли, а перед глазами горят города, дымятся пепелища посадов. Рушатся ворота киевские, купола соборные оземь летят. На высоком крыльце с резными перилами распласталась девчонка, на юную Ждану похожая. Нижняя рубаха на горло задрана, живот вспорот, светлая коса мертвой змеёй стекает по ступеням в пыль. Гонят степняки мужиков и баб на верёвках в лютый полон, пируют посреди разорённых городов. Тьмы и тьмы их лавиной катятся, будто вся Степь поднялась разом, да затопила родные Волшану земли от ромеев до варяг.
– Да как я один такое остановлю? – сипло вскрикнул Волшан, начиная верить.
– Почему один? Я, вон, коня тебе дал, – едва заметно усмехнулся в усы Семаргл.
– На что он мне? Я коней не люблю, да и они меня не жалуют.
– Теперь будут. А коня этого ты ещё оценишь. Так будешь стражем на земле русской под рукой моей?
Какой бы огонь не спалил Волшанов дом, сейчас он горел в глазах вечернего гостя. Семаргл опустил руку на рукоять меча, и тот вспыхнул кровавой зарницей по ножнам.
– А кому решать, кто достоин защиты, Семаргл? – выдохнул Волшан, чувствуя, что торг окончен.
– Твоему сердцу, волк, и только ему, – довольный вопросом, смягчился суровый бог.
– Я согласен.
С огромного меча сорвалась молния, синяя и слепящая. Сверкнула так, что зарницы над лесом вспыхнули, и вошла прямо Волшану в грудь, чуть повыше амулета княжьего.
Очнулся он в полной темноте. Голод, поистине волчий, никуда не девался, а вот нетерпение пропало. «А вот и посмотрим!» – подумал Волшан, давая волю зверю. Поверить в то, что никакой воли у зверя больше нет, было нелегко.