Завтра – это когда? - страница 16

Шрифт
Интервал


На следующий день я сказала себе: все, хватит, берись за весла. Привела себя в более-менее божеский вид, подкрасила губы. Господи, как тетя Люба издевалась над моими попытками выглядеть по-человечески!

– Опять мажешься? Зря стараешься: поматросит и бросит.

А кто поматросит? Я никогда ничего ей не рассказывала, она даже о Леше не знала, но этот припев я слышала столько раз, что, кажется, поверила в него. Не из-за того ли… Стоп, об ушедших ничего, кроме хорошего.

Я бродила по городу целый день, заходя в магазины, что встречались на пути. Несмотря на горячее желание тети Любы превратить меня в некий средний род, я все же осталась существом женского пола: любила помечтать, мысленно примеряя на себя то костюм от Ральфа Лорена, то блузку от Нины Риччи, то норковую шубейку. И, естественно, благоухала при этом продукцией Диора – выходило замечательно. Этакие фантазии в стиле блюз. Мой спортивный облик объяснялся одним – зарплатой; под брюками не видны ни заштопанные колготки, ни ботинки, которые носишь пятый сезон. Брюки всегда были черными, когда они занашивались до полного непотребства, я покупала другие того же цвета, чтобы тетка не заподозрила подмены – я всячески стремилась избегать конфликтов. По этой же причине основная гамма моей одежды была черно-бело-серой, то есть до крайности изысканной и безмерно мне опостылевшей. Одно и то же изо дня в день, из года в год, четко очерченный всяческими «нет» и «ты не можешь себе этого позволить» круг, который, как уверяют психологи, в конце концов обеспечит вялотекущую шизофрению. Мышиное существование и вечные мечты о радужных крыльях – опасное соседство.

Яркая афиша частной галереи звала на выставку акварели, но и это заманчивое двухсотрублевое предложение было мне пока не по карману: судя по всему, моя планида занимала незавидное положение в небесной иерархии, поэтому рассчитывать следовало лишь на бесплатные развлечения.

Когда мы сели ужинать, Ханифа вдруг вспомнила:

– В твоем ящике бумага какая-то.

– Реклама, наверно, вечно проспекты засовывают.

– Что же ты не ешь ничего? На работе обедала? Так это уж давно.

Я что-то промямлила, соображая, что с утра потребила лишь пирожок да чашку чая. Есть не хотелось совершенно, однако из уважения к кулинарным способностям Ханифы пришлось все же одолеть пару оладий со сметаной, и, чтобы прервать ее сетования по поводу моего никудышного аппетита, я спустилась к почтовым ящикам. За синей металлической дверцей лежала короткая записка: «Зайдите на почту». Я показала ее Ханифе: