В соседнем селе жила бабка, которая подпольно делала аборты. Лидка бегом к ней.
– Не возьму грех на душу. Срок большой.
Лидка плачет, руки бабки целует, умоляет помочь. А та вскипела, схватила метлу и давай ею Лиду хлестать.
– А ну пошла отсюдова, бестия чертова, детоубийца!
…Миша встретил ее словами:
– Ну что? Сделала?
– Да, – соврала Лида.
От тяжелой работы она стала совсем тощая. Широкие кости выпирали. Живот рос медленно, так что скрывать удавалось долго. Но однажды во время работы Лиде стало дурно, она упала в обморок. Фельдшер осмотрел ее и выдал:
– Шла бы ты отсюда. Срок-то большой совсем, а труд тяжелый. Мне уборщица в медпункт нужна. Возьму к себе, пока не родишь.
Лида согласилась. Вскоре и от мужа скрывать уже не получалось. Он насупился, замкнулся, перестал с ней разговаривать. Смотрел на нее словно на пустое место.
Через месяц Лида родила. Ребенок был недоношенный и слабый. Прожил неделю от силы. Лида назвала его Толиком.
– На кладбище бы надо снести, – говорила она Михаилу.
– Обойдешься.
Миша сколотил небольшой ящик из остатков досок, положил туда крохотный трупик и пошел с ним за дровяник.
– Ты чего, окаянный, – с ревом набросилась на него Лидия, пытаясь отобрать ребенка. – Дай невинную душу спокойно схоронить. Не виноват он ни в чем…
Она пыталась отобрать ящик и расцепить сжатые до белых костяшек пальцы мужа. Тот отмахнулся от нее тяжелой рукой, отбросив Лиду в сторону.
Миша закопал Толика за дровяником. Лидия выла весь день. А на следующее утро встала спозаранку, разбудила двух средних детей, Танюшку с Колей, и позвала на кладбище.
Выкопала она его из земли. Спешно схватила ящик, слегка обмахнула от влажных глинистых кусочков почвы. Нацепила на голову нарядную косынку, накинула фуфайку, обулась в черные с широким голенищем резиновые сапоги и пошла на кладбище в райцентр. Колька с Танюшкой поплелись за ней.
На кладбище Лидия нашла место рядом со своими родными и выкопала небольшое углубление в земле. Туда поместила ящик и завалила его сырой землей. Аккуратно лопатой сформировала небольшой холмик. Замерла. Бросила лопату там же. Долго смотрела, беззвучно шепча какую-то молитву. Слезы то и дело скапливались в морщинках вокруг глаз и лились по ее щекам.
– Мама, мама, пошли домой, – потянул ее за рукав четырехлетний Колька.