Перед тем, как он отворачивается, я успеваю заметить гримасу страдания на его лице и вздувшуюся на шее красноватую шишку, распирающую воротник униформы. Она напоминает моё кожное воспаление, только гуще и темнее.
Ещё вчера этих красных жгутов, облепивших под кожей кадык, не было видно. Вспоминаю, как отец перед экспедицией просил меня пронаблюдать за стариком. Сказал, что это его последний полёт. А я-то думал, что это из-за возраста.
***
Капитан выглядит даже хуже, чем доктор. А хуже, чем капитан, выгляжу я и два инженера. Премию им выпишу, когда… если мы вернёмся. Ларин и Бордовски. Запомнить…
Несколько раз они вырывают меня из кровавой пелены забвения, куда я срываюсь посреди работы. Тянут за трос обратно к звездолёту, рискуя сорваться. Под конец дня у Ларина половина стекла на шлеме заляпана кровью из носа. Как он умудряется что-то сквозь неё видеть, остаётся для меня загадкой. Бордовски держится молодцом, но когда мы заканчиваем, лицо его чуть белее пластиковых переборок каюты, а голос, с утра ещё живой и бодрый, превращается в бесцветный шёпот.
А теперь мы стоим перед капитаном, из последних сил удерживая вертикальное положение. Я отчитываюсь:
– …впереди ещё день работы. Настройка завершена. Осталось провести измерения… Надеюсь, получится сократить время до половины дня и стартовать к вечеру. Но гарантировать пока рано.
– Измеряйте, – скрипит капитан Розанов, не отрывая взгляда от Сферы, которую вертит в пальцах. – Столько, сколько нужно.
– Безусловно, капитан, – сохранять спокойствие стоит нечеловеческого напряжения. – Я лишь хочу сказать…
– Я слышал, что вы хотите сказать, лейтенант. Продолжайте работу. Бордовски, Ларин, вас это тоже касается. Кру-гом.
Мы трое, качнувшись, совсем не по-строевому поворачиваемся и выпадаем из капитанской каюты. Розанов не замечает. Ложился ли он спать? Или так и сидел в кресле, закинув ноги на стол, и скрёб ногтями оболочку Сферы? Судя по залёгшим под глазами теням, заострившемуся носу и растрёпанной шевелюре с проседью, так оно и было.
***
Но перед сном – ещё одно дело.
Отёки и покраснения в этот раз сильнее. В медицинском отсеке двое врачей ставят капельницу доктору Барру. Тот тяжело дышит, не открывая глаз – хотя я вижу, как под его набрякшими веками бегают зрачки.