Псы Америки. Изольда - страница 3

Шрифт
Интервал


Саня лежит на кровати в палате госпиталя. Это он понял. Не ясно только – он жив или мертв. Ему не понятно…

Он тела не чувствует, болей в нём нет, только душа, которая не осознает – причем тут дождь?

Закрывает глаза. Вот бы закурить сейчас! Хотя, конечно, покойникам курить не положено.

Палата не пуста. Иногда слышны какие-то голоса. Но есть ощущение, что Саня находится в каком-то вязком, смуром пространстве – словно в тумане и полусне. А произносимые слова доносятся будто из картонной коробки.

Хочется что-то сделать. Например, улыбнуться.

Готовцев пошевелился.

Его окликают:

– Живой, браток? Надо врачам сказать, что в сознание пришел. Что молчишь? Скажи слово хоть…

– Я хочу вернуться к своей жене, – говорит Саня внятно и вслух о том, что думает в данный момент.

– Все хотят, – прилетает ответ.

За окнами закончил лить дождь. Но будто эхом продолжается капель с крыш.

В палате кроме Сани семеро мужчин. Каждый подтянут и строг – болеть, так болеть: какие могут быть шутки? Говорят мало. Медленно двигаются, если кому-то куда-то надо. Больше лежат…

Почему они мало говорят? Где ещё душу отвести разговорами, как ни в госпитале? Но фронтовиков это и отличает от прочих гражданских лиц – любая беседа должна быть и к месту, и к настроению, и даже к погоде.

Почему они мало говорят? – Сане приходит на ум. – Все заняты делом: выздоравливают. Даже во сне не храпят. Не люди, а ангелы, елы-палы…

Из-за окна доносится чей-то крик на мове.

Саня вздрогнул – показалось наверное. Потом приходит понимание: Донбасс – это ведь бывшая Украина, и её язык был государственным. Так почему бы какому-нибудь санитару не ругаться на мове?

Когда жутко бывает, а потом ясно, что опасность уже миновало, первым делом реагируют внутренние органы – сердце начинает работать нормально, за ним легкие… и вся требуха по порядку. Последней в адекват приходит голова. Саня это уже знал…

– Тебя тоже контузило? – кричит ему сосед по палате. – А меня так, что ни хера не слышу…

Прикладывает руки к ушам, крутит головой.

Саше не до контуженного соседа – у него свое. Ему кажется, что его Оле очень идут голубые джинсы – как не вспомнит её, обязательно в них.

Однажды он ей попенял:

– Ты меня обворовала, влюбив в себя.

– Обворовала или одарила? – улыбнулась жена.

– Ты мой хороший! Не хочу жить без тебя. Хочу без тебя не жить. Чтобы без тебя мне не было жизни, – ворковала она в его объятиях.