Я совершенно потерялся в этом мягком певучем голосе и слушал его, точно музыку. Через какое-то время Григорий кивнул в сторону двери и сказал: «Приехали».
Автобус оставил нас у дорожного знака в чистом поле. Куда ни глянь – дорога да высокие ряды ещё не убранного подсолнуха. Мы спустились на узкую тропинку и долго брели по полям, овражкам, грунтовкам и перелескам, пока наконец не вышли из-за деревьев к тому самому берегу, на котором ютился монастырь.
Григорий сказал, что я могу побыть здесь какое-то время: поесть, поспать, отмыться. А если не убоюсь работы и захочу остаться, то и поговорить с отцом наместником, чтобы меня взяли в трудники. Конечно, я остался – и надолго. Первые два года работал на самых незатейливых работах, а после, когда получил позволение стать послушником, напросился в свечную мастерскую в помощь Григорию.
Послушание это хоть и требовало предельного внимания и аккуратности, но оставляло нам немного свободы. Обычно монахи употребляли его на молитву и мысли о Боге, разговоры за работой не поощрялись. Но не таков был Григорий. Ещё при первом нашем знакомстве я отметил в нём совершенную непосредственность, которая граничила с чудаковатостью. А после увидел, что в монастыре его почитают едва ли не за блаженного и потому дозволяют больше других.
В общем, старший брат мой Григорий охоч был до разговоров. За работой он делился мыслями о жизни, рассуждал о вере, а то и просто искренне и по-детски пел. Я отвечал ему лишь иногда, но больше молчал да глядел, как бы не угодить рукой в горячий воск. Так и проходили наши дни: в молитвах, разговорах и труде.
Но вот однажды случилась в Григории странная перемена. Я увидел это в тот самый миг, как только он вошёл в мастерскую. Обычно беззаботное его лицо показалось мне в этот раз тревожным. Тогда эта тревога была совсем невесомой, но, точно пятнышко плесени в сыром углу, со временем заполонила собой его душу.
В тот день он ничего мне не рассказал, а сделал это уже после, когда всё стало совсем серьёзно. Всё, о чём я напишу на этих коротких страницах, есть по большей части пересказ его слов – не знаю, говорил ли он то же самое на исповедях, но сомневаться в них я не имею ни причины, ни права. Тем более, кое-чему был свидетелем сам.
Поэтому с вашего позволения я отступлю на пару шагов назад и расскажу историю Григория так, словно был её очевидцем с самого начала.