В ту же секунду почувствовал, что свершилось что-то непоправимое. Все клеточки, жилочки и капилляры в теле в одну секунду парализовались.
Взглянув на пузырек, я к своему ужасу обнаружил, что выпил сорокапроцентный формалин, хранившийся в доме на всякий (видимо, на этот) случай с доисторических бабушкиных времен.
В мазохистском оцепенении, вспоминая знакомых со школы заспиртованных лягушек и младенцев с двумя головами из петербургской Кунсткамеры, я просидел несколько секунд.
Умру – не умру?
Заставив себя встать, я, слегка ослабевший, пошел в родительскую спальню и разбудил отца.
Напуганный отец быстро оделся, и минут через пятнадцать мы были в Склифосовского.
Врач, узнав в чем дело, прежде всего спросил:
– Ел?
Я подтвердил.
– Выпивал?
Я кивнул (как потом узнал, алкоголь частично разрушает действие формалина).
– Теперь пей, – сказал он, поставив передо мной ведро, наполненное до краев водой.
Выпив полведра, я попросил пощады.
– Жить хочешь – пей, – безучастно произнес эскулап.
Я оказался в отделении реанимации с пристроенной к руке капельницей.
После экзекуции и от пережитого меня била крупная дрожь. Громко стучали зубы.
Слева лежал человек, который, чтобы «добрать», хватил примусина. Справа старику, выпившему денатурата и закусившему стаканом, делали операцию, извлекая осколки.
Самое страшное зрелище представлял собой почерневший алкоголик, нажравшийся теофоса. Он так и остался там навсегда.
Я выжил.
В институте была военная кафедра, которая спасала от службы в армии.
Преподавал «войну» рябой подполковник, употреблявший характерное слово-паразит «проски» (читай «просто-таки»).
Перед экзаменом он мне сказал:
– Придешь сдавать с бородой – поставлю проски кол.
Мы приобретали профессию военного интенданта.
Перед экзаменом я почерпнул из учебника ценнейшие сведения: оказалось, тесемки на кальсонах у солдата – хлопчатобумажные; у полковника – вискозные, у маршала – шелковые; пуговицы на ширинке, соответственно: пластмассовые, костяные и перламутровые.
В студенческие годы в Казахстане, в кишлаке, я встретил старого чабана с выразительным лицом по имени Абдэ и предложил написать его портрет.
Мы договорились.
Чабан явился в соломенной шляпе и с орденом Ленина на груди.
Во время сеанса человек сорок внимательно следили за моей рукой: похож – не похож?