Познающий субъект оперирует сущностями, которые несут на себе отблеск труднообъяснимого соответствия между собой. Он пытается с той или иной степенью успешности решить эту проблему (нравственную, научную, духовную). При этом он как бы расположен спиною к источнику света (в нашей символике принимаем, что свет и знание – это разные проявления одного и того же, а в пределе – и не разные) и смотрит на предметы, которые расположены ниже, чем он сам. Решение задачи на этом этапе может удовлетворить потребность в познании и успокоить сердце иллюзией достижения душевного и ментального баланса (как научной, например). Но не жажду! У жаждущего есть «глаза на затылке» (в сущности, те же; он ведь смотрит «внутренним зрением»), которыми он ловит блеск света, исходящего от самого источника; и он стремится к нему, чтобы воспринять его не частично, но со всею возможной полнотой. Поскольку он несовершенен, то он пятится к источнику спиною (и затылком, повторяя своим видением направление «видения (смотрения)» самого источника света, находясь ещё в сфере проявленности дефиниций направления). А поскольку он уже отчасти «прозрел» (увидел сам источник), он одновременно уже идёт к источнику напрямую. Он стал Двуликим! Но эта вражда (противоборство) ущербна и противоречива, пока он не окажется в своём восхождении на уровне, который обеспечит ему «неразличение» (утрату различения) и единство между этими двумя видениями, а его самого не сделает двояко-единым видящим одним. Ведь, хотя он и один, но и два; один из которых противоборствует восхождению другого. Это есть инициатическая смерть и возрождение посвящённого. Вопрос о его душевном (или психологическом) и умственном комфорте не имеет значения, как сущий пустяк. Среди тех, кто успешно подвизался на этом пути, были и вечно мятущиеся «дураки», и неизменно находящиеся в состоянии душевной гармонии «мудрецы». Кому что больше нравится.
Но всё-таки нам бы желательно получше понять, что такое конечное не для себя, а в себе для иного. Как оно вообще возможно? Почему оно, а не что-то иное? Что образуется воистину усечённое в акте ухода в себя? А уж несчастливая часть его доли как уже свершившегося конечного сущего нами просматривается. Возможно, это есть и парадигма лишённости в Сверхсущем. Акт цимцум есть само полагание в дихотомии актуальности альтернативы Бытие – Небытие. А до этого «качеством» Сверхсущего была безусловность его безальтернативности как того, что неизмеримо универсальнее, как в перспективе причастности Бытию, так и Небытию. Цимцум – выход в разделение на бытие—небытие. Он ушёл – Его не стало вообще нигде. Потому что Он не мог не уйти «весь» и абсолютно. Появилось это «не стало». Это и есть «заряд» конечного. Ведь эта сущность действует в Сверхсущем как ограничивающий принцип частичности. И конечное присутствует перед фактом Его несуществования в Его лишённости.