Люди и события медленно тонут в зыбком исчадии недосказанности, исчезая навсегда. Прошлое роговеет и делается неузнаваемым, будущее меркнет, являя некоторые контуры, которые скорее картон и марля, нежели лакомые смолоду облака. С годами сомнамбула в нас наливается силой и властью, понуждая бродить в себе самом неподвижно. Лишь здесь и сейчас. Вот он тонкий мир. Тонкие миры. И так просто. Жизнь – то, что нам показывают и чему учат с младых ногтей, оказывается совсем не тем, когда истончается оболочка привязанности. Жизнь такова, какой мы ее не знаем и не узнаем никогда. Пролетает ветерком. Но что это за ветерок, и ветерок ли вообще – не знаем, да, по правде, и не силимся узнать.
Скорее всего, жизнь не что иное, как иллюзия: искажение недоступного мира. Надломленная в воде ложка трактуется как оптический обман. Старик на завалинке, что смущает вас прозрачными глазами, вовсе не старик, а его самокрутка с невозможно синей струйкой дыма. Спешим пройти мимо, поскорее избавиться от призрачной фигуры, ибо странным образом вызывает она угрызения совести.
Прибавляем шаг.
А быть может, Кулик долго ждал этой встречи. Как знать?
Порой в чужом видим близкого родственника, а в калеке, которому подаем милостыню, не узнаем молочного брата.
Кто тебе дочь и кто тебе кот?
Ничего не знаем.
Как-то она, не помню, по какому поводу, спросила с вызовом:
– И что ты хотел этим сказать?
Я ответил, не задумываясь:
– Да, собственно, ничего.
– И что это значит?
– Ничего не значит.
– И что дальше?
– Скорее всего, ничего. Во всяком случае, ничего особенного.
Что наше тело кроме боли и вожделения? Маленький анатомический театр в ожидании представления.
Кулик сказал:
– Не будет послабления. Покамест. Святые не оживут и не протянут нам руки. Да только узнаем ли мы их? Что, если они выглядят совсем не такими, как их изображают на иконах?
Ночь. Сладкий недуг и горький недуг. И так и этак.
Ночью мы во множестве и сами множество.
Если довериться ночи, до себя уже дела нет.
Сон разобран на льняные пряди и жемчужные слезки. Сюжет небытия.
Большая вода.
Кулик сказал:
– А вы еще и романтик?.. Дело – швах.
Но можно завернуться в газеты. Один пациент из наших спасался тем, что оборачивал себя газетами и перепоясывался бечевкой.
Есть и такой способ.
– Знавал я одну парочку из Затона, – улыбнулся знаменосец. – Они собирали подковы на счастье. Нет более бесполезного занятия.