– Зырьте, жиробас по ходу в бабских труханах, – заорал Питон. – Штаны снимать очкует!
Сегодня тактический маневр Пуха не сработал.
Шутка была несмешной даже по меркам Питона, поэтому Костя Ким, которого называли Каратистом за азиатскую внешность (и за то, что он выучил приемы карате по секретной распечатке), попытался пнуть Чупрова, не попал и оставил эту затею. Новенького видно не было, зато в поле зрения маячил Крюгер – правда, вел он себя очень странно. Вместо того чтобы изображать Брюса Ли и издеваться над чьими-нибудь трусами, Витя понуро сидел на скамейке в своей обычной школьной одежде и шмыгал носом.
– Ты что, заболел? – спросил Пух.
– Да не, понял, майку дома забыл, не кайф потеть, – объяснил Крюгер характерным честным голосом, безошибочно дававшим понять, что он врет. Точнее, не говорит всей правды.
– Так а как ты будешь заниматься?
– Да не насрать тебе, как? – рявкнул Крюгер, бросил под скамейку свой «дипломат» и, в чем был, рванул в спортзал.
Раздосадованный и удивленный Аркаша поплелся следом. Физра была последним уроком; в принципе, можно было бы двинуть домой и часок почитать перед ненавистным фортепиано, но у Степаныча имелась одна особенность: он всегда тщательнейшим образом записывал, кто присутствует на его уроке. Беглецам приходилось несладно: физрук с наслаждением ставил им двойки, стучал завучу и грозил испорченным аттестатом, дальнейшим непоступлением в институт и, в конечном итоге, армией или работой уборщицей (если сбегала девочка).
Сегодня, впрочем, физрук был настроен благодушно. Причину этого несложно было угадать по его лицу особенно интенсивного красного цвета. Степаныч надеялся, что восьмиклассники не учуют легкий спиртовой аромат и не разглядят характерный блеск в его глазах, но он сильно недооценивал наблюдательность учеников: в школе за ним давно и прочно закрепилось прозвище Стакан Стаканыч.
– Класс! По случаю превосходной погоды занятие сегодня пройдет в школьном дворе! Все бегом марш!
Физрук хлопнул в ладоши и для верности свистнул в висевший у него на шее свисток. Он, кажется, искренне ожидал радостных воплей и ликования, но восьмиклассникам было всё равно, где бездельничать сорок минут; школьники вяло потянулись к выходу из зала.
– Степан Степаныч, что-то я неважно себя чувствую, – на всякий случай сказал Пух.