– Храни тебя бог, Мак-Рорк.
Годелот, уже было решивший не тратить времени на удивление, вскинул брови:
– Тебе в раю меня по имени назвали, за порог вышвырнув?
В ответ Пеппо издал скрипучий звук, означавший, по-видимому, смех:
– В раю меня дальше порога и не пустят. По голосу признал. Вчера хозяин расписку тебе писал, ты ему и назвался. У меня с глазами беда, но уши-то пока на месте.
Годелот подозрительно посмотрел в перечеркнутое рубцом лицо. А ведь верно. Слепые слышат, будто нетопыри, графский доктор рассказывал.
– Кто это тебя так изувечил? – спросил он наконец.
Глаза тетивщика потемнели:
– Винченцо, змей крапивный. – И тут же, словно пожалев о лишних словах, отрезал: – Да тебе что за забота? Вот, возьми за труды, прости, уж чем богат… – Поморщившись, он непослушными пальцами вынул из кармана несколько монет.
Годелот фыркнул:
– Совсем вы в ваших каменных берлогах вежества не знаете. Раненому глоток воды подать Христом завещано, а не Мамоной.
Пеппо чуть недоуменно моргнул:
– Кто это – Мамона?
– В Писании так корысть зовется, – пояснил шотландец.
Лицо тетивщика на миг разгладилось, но тут же снова стало непроницаемым:
– Что ж, тогда просто благодарствуй. Помоги на ноги встать – и распрощаемся.
Годелот покачал головой, однако промолчал и протянул Пеппо руку. Мучительно сжав зубы, тетивщик оттолкнулся от земли локтем и встал на колени. На висках выступил пот, но Пеппо с каменным упорством поднялся и, пошатываясь, выпрямился.
Шотландец умел ценить силу духа. Выпустив подрагивающую руку, он спокойно спросил:
– Куда ты теперь пойдешь?
Пеппо со знакомым прищуром обернулся к Годелоту, явно собираясь сообщить тому, что это вовсе не его дело. И вдруг растерянно принюхался к ленивому утреннему ветерку:
– Погоди, Мак-Рорк… А где это мы?
Ветер не нес привычных запахов дыма, отбросов, навоза и прочих сомнительных городских ароматов. Ровный, не сдерживаемый ни стенами, ни углами, он пах пыльной, разогретой солнцем зеленью рощ и отдаленной свежестью реки.
– Мы милях в семи от Тревизо, – донесся до Пеппо голос Годелота. – Слева поле под паром, справа пшеница, а дальше дорога ведет к реке, там рыбацкая деревушка неподалеку.
Пресвятая дева, семь миль! Винченцо счел его мертвым и попросту вывез за городские стены, чтоб скрыть гибель своего рабочего. Неведомая местность и жалкие гроши в карманах изорванной одежды.