Комплимент его на Аду Эрнестовну не подействовал, плечи ее поникли, лицо как-то сразу осунулось и постарело.
– Хорошо-хорошо, Петя, я пойду, уже поздно, – она потопталась, пошевелила замерзшими пальцами ног, – спасибо, что так доходчиво объяснил. Это все, что ты мне хотел сказать?
– Да. Пойдем, а то ты замерзла, да и мне пора ехать – Злата, наверное, волнуется.
Поддерживая сестру, Петр Эрнестович повел ее обратно к подъезду. Уже у самой двери она неожиданно повернулась к нему и равнодушно сказала:
– Да, Петя, я тебя попрошу: передай, пожалуйста, Наталье, что я погорячилась во время нашего последнего разговора и извиняюсь. Я, наверное, действительно максималистка.
– Хорошо, передам, – устало ответил ей брат.
Научный руководитель Юрия Лузгина, профессор Григорий Моисеевич Кравчук, с самого начала сумел заразить его своим энтузиазмом.
«С одной стороны, у нас реформы априори считались несовместимыми с плановым социалистическим хозяйством, – говорил он Юрию, – с другой стороны, их отсутствие неизбежно должно вести к спаду в экономике»
«Почему?»
«Вспомни азы политэкономии: производственные отношения должны соответствовать производительным силам. Мы живем в эпоху научно-технического прогресса, а социалистические производственные отношения в стране остаются на уровне тридцатых годов. Какой же все-таки умница Алексей Николаевич!»
С председателем Совета Министров СССР Алексеем Николаевичем Косыгиным Кравчук знаком был лично, именно тот заразил его идеями реформ в Советском Союзе. Его аспирант-очник Юрий Лузгин, до мозга костей захваченный идеями своего шефа, выполнил намеченную научную работу на одном дыхании и точно в срок готов был представить диссертацию ученому совету.
Однако случилось так, что в одно прекрасное утро энергичный и еще относительно молодой профессор Кравчук бодрым шагом вошел в кабинет директора института и, неожиданно схватившись за сердце, упал замертво. Юрия эта смерть настолько выбила из колеи, что в течение нескольких месяцев ему даже вспоминать не хотелось о пылившихся на полке пяти экземплярах диссертации и стопке неразосланных авторефератов.
«Так нельзя, – говорила мужу Халида, – ты начал кричать во сне, мечешься всю ночь напролет. Григорий Моисеевич умер, прими это, мы ничего не сможем изменить».