Все, считай, что половина дела, если не больше, уже сделана. Виновный в девяноста процентах случаев не заговаривает сам, поскольку только и мечтает о том, чтобы отсрочить допрос – полный лжи и оправданий. А если и заговаривает, то из-за чувства вины. Но в таком случае не бывает суеты. А торопливость этого человека говорит о нетерпении – желании поскорее разобраться с происходящим, чтобы пойти и жить дальше.
По его тональности можно сказать, что грешков за ним хватает. Не ангел он, конечно, а может быть, даже и олицетворение зла, но не в данном конкретном деле. По большому счету его уже можно отпускать. Он заговорил на пятнадцатой минуте. Именно та точка отсчета, когда сдаются невиновные.
«По мне, он чист, – говорит Тимофей своему коллеге. – Сверь его по другим преступлениям, возможно, там что-то будет, но в данном случае он невинная птица».
Молчание может быть разным. Вязким (и чаще бывает именно таким) или прозрачным. А иногда тусклым, и так тоже часто бывает. Человек со своей поврежденной природой не умеет жить одним моментом, он перескакивает во всем с одного на другое или, что еще хуже, безвольно плывет по течению, и тогда его молчание становится особенно невыносимым.
Минута-другая, человек все еще ждет, что начнется какой-то разговор. Возможно, он собирается с мыслями или пытается что-то заранее сформулировать. К Тимофею не попадают «смирившиеся». Невозможно до конца смириться, пока не знаешь свою судьбу. Смириться, конечно, возможно, – где-то в монастыре, в келье старца, – но не здесь, на острие добра и зла. К тому же совсем безвинные к нему не попадают. В крайнем случае будет, как в последний раз, когда по данному обвинению человек был чист, но в итоге у него обнаружились связи, которые привели к другим преступникам. Получается, что Тимофей неожиданно помог раскрыть одно из зависших дел. И за это его все ценили.
Десять минут. Предел, после которого все чувства обостряются – и в нем самом, и в человеке напротив. Но оба молчат. С этого момента погруженность Тимофея в бумаги – лишь видимость и отработанная механика. Листки всегда перед ним одни и те же и вообще не имеют никакого отношения к криминалистике. А сам он становится «ощущением», и тело его перестает быть телом.
У виновного человека есть своя «тональность». У каждого со своими особенностями, но всех их что-то объединяет. Тимофей даже не пытался подобрать этому «что-то» подходящее слово. Поэтому никто из коллег давно не просил у Тимофея доказательств. Для них он был хорошим помощником, который «оптимизировал» силы отдела. «Если бы не Тимофей!» – говорили они.