Передо мной возникла женщина такой красоты, что я потерял дар речи. И чуть не выпустил торшер из рук. Её белое гладкое лицо, её огромные ресницы, её пухлые губки, лебединая шейка. Ткань платья приоткрывает…
– Баронесса-торшер-вандал! – скороговоркой прокричал голос сзади, за ним последовало тяжёлое хриплое дыхание.
– Ах, наместник, – уголки пухлых губ чуть заметно дёрнулись. – В ваших покоях недостаточно светло?
Я сморгнул, собрался с мыслями и выговорил:
– Достаточно.
– Зачем же тогда… – женщина кивнула на торшер. Я сжал его посильнее:
– Он мне нравится. Я видел такой же в приёмной барона.
Её брови взлетели:
– Да? А мне говорили, это уникальный дизайн.
Понятия не имею, что такое "уникальный дизайн", но на всякий случай расправил плечи и отёр пот со лба чёрным баркийским рукавом.
– Так почему же вы не взяли из приёмной? – продолжила она, наблюдая за моим жестом.
– Я заблудился…
– Миледи! – подсказал из-за плеча старушечий голос.
– Миледи, – повторил я.
Хрупкие плечи дёрнулись:
– Что ж, наместник, если он вам так приглянулся, можете себе его оставить. Считайте это подарком в честь вашего прибытия.
– Зерда, – она устремила взгляд мне за плечо. – Пусть мне принесут тот, что в приёмной.
– Спасибо, миледи, – я отвесил поклон настолько низкий, насколько позволял торшер. Щёки горели, как при проклятой лихорадке.
Надменно усмехнувшись, баронесса пошла дальше, потом чуть замедлила шаг:
– И проводите наместника в его покои.
И началась сладкая жизнь, длилась она часов двенадцать. А потом я столкнулся с кислой бароньей рожей:
– Ты чем это занят?
Последовала долгая лекция о том, чем я должен быть занят. Оказывается, он нанял меня, чтобы самому ни черта не делать. Я должен работать, а он – нет. Я должен всем управлять, а он только владеть. Потому что он барон, а я нет. Сруктура!
Вышел я в баронский двор, оглядел баронский замок, представил, что это всё моё, и тут же понял, что надо делать. Проверил склад, сходил в амбар, прошёлся, собрал ответственных, наорал, уволил, назначил новых, снова наорал. Пошли дела.
Руководить этими ребятами было легче, чем моей шайкой. Они не лезли драться, не огрызались, не искали выгоды. Я раздавал пинки и подзатыльники, а они извинялись. Я даже иногда проверял, раздавая за так – всё равно извинялись. Забавно это: бам – извините, хряц – простите.