– Покойся с миром, славный воин Войора, – с этими словами Огли завязал мёртвому глаза его же повязкой. – Когда-нибудь мы снова встретимся.
Малыш задумчиво опустил глаза на свои руки и с интересом смотрел на тоненькие струйки чёрной пыли, вьющейся узорами с кончиков его ногтей. Пока взрослые разговаривали, Огли вонзил свои острые ногти в руку мёртвого войори и вслушивался в серебристый звон. Пыль звенела, перетекая из руки воина в его кровь. Аим жадно поглощал пыль смердов, набираясь сил. Кровь в жилах шута звенела битым стеклом и отдавалась эхом внутри головы, создавая нечёткие образы неведомых миров. Она закипала чистой и совершенной чернотой. Консолидация демонов под одним именем Аим. Аим обещал защитить его от чужой боли. Огли, склонив голову на бок, вслушивался в течение чёрной пыли в своей крови. Демон обещал силу и здоровье, но замутнял сознание голодом крови. Они почти заключили договор. Ещё чуть-чуть…
– Я научу тебя быть воителем, – шептал голос битым стеклом. – Не сегодня, но завтра ты перестанешь страдать от чужой боли. Ты будешь рад сражениям, и созидать их вокруг себя, питая свои силы. Я буду твоими доспехами. Я стану ужасом в глазах твоих врагов. Позволь мне быть частью тебя. Скажи, что ты хочешь этого. Призови меня по имени, Огли, и я явлю для тебя всю свою мощь. А в обмен лишь возьму твои сны. Сны, которых у тебя почти нет. Они такие крошечные, что ты даже не заметишь, чего лишился. И я помогу найти того, кто убил твоих детей, Лакшми.
– Ты возьмёшь не только мои сны, лукавый Аим. Ты будешь владеть и моим телом, когда я буду призывать тебя. Но захватить меня полностью тебе никогда не удастся, как и уйти в другие души, чтобы заражать их своей пылью. Я запрещаю покидать меня. Ты мой. Навсегда. Моё тело отныне будет твоей тюрьмой. А моего врага ты и сам пожелаешь найти и покарать. Это я обещаю тебе. Так, что не нужно манипульровать мной и моей памятью из прошлых жизней.
Огли улыбнулся. Он устал от боли тех, кто умирал в пытках на столах мохванов. Он постоянно, ежечасно ощущал их страдания, и они копились в его сути, превращаясь во влажный, неимоверно тяжёлый шар его собственной боли.
– Я согласен объединиться с тобой, – прошептал ребёнок, поднеся к лицу чернеющие пальцы.
– И я согласен признать тебя своим господином. Произнеси моё имя, Огли. Призови меня.