Отчего–то многие гаджо думали, что у них в таборе полно музыкантов. Ан–нет, как им учиться, когда вся жизнь – в делах? Да и гитару не каждый за собой согласился таскать – громоздкая, хрупкая, не в каждую кибитку поместится. Вообще чистая музыка была уделом городских цыган, иного племени. Многие в таборе презирали их и считали, что те не видели настоящей жизни и уподоблялись гаджо. Впрочем, это совсем не мешало молодым девкам бегать каждую зиму по кабакам и переулкам да голосить со всей мочи, напевая о любви, воле, конях и веселье.
– Тэ авэс бахтало? – Рада со вздохом опустилась рядом.
– Опять будешь спрашивать? – хмыкнул Зурал. – Я не передумаю, не теперь.
– Тяжкое бремя легло на твои плечи, – сказала шувани. – Что думаешь делать, морэ?
– Как – что? – удивился он. – Свадьбу играть, что же ещё–то?
– Я про первую ночь, – Рада закурила трубку.
О, бэнгэ! Зурал совершенно забыл об этом. Тащить в постель девочку не было никакого желания, да и стар он уже для такого. Было время, гулял с девками – и с таборными, и с гаджо, да вот и с Кхацой. А теперь уже не тот, что прежде.
– Не хочу быть с ней, – признался Зурал.
– Не хочешь – не будь, – пожала плечами Рада.
– Таборные порвут, если простыню не вынести, – он покачал головой.
– Будет тебе простыня, – усмехнулась шувани. – С пятнами крови, как положено.
– Что попросишь? – Зурал взглянул на Раду. – Бусы, коня, новую телегу?
– Обижаешь, баро, – хмыкнула сестра. – То мой подарок на свадьбу.
Правду говорили, что барон без шувани – всё равно что ладонь без пальцев. Что бы он делал, не будь рядом сестры? Да ничего – пропадал бы, тревожась за Мирчу! А Чарген, эта девочка? Зурал усмехнулся. Он не видел в её глазах искр любви, хотя цыганка кланялась ему низко и приветствовала как подобает. Что ж, он тоже её не любил и не собирался. Предавать память Кхацы ради безродной невольницы? Нет уж, не баронское то дело.
Лесная сырость переплеталась с дымом. Мальчишки, веселясь, бросали в костёр жёлтые листья, и пламя вспыхивало. Хохот перемешивался с руганью. Зурал улыбнулся: когда–то он тоже любил шалить в пику матери, сбегал из дома вместе с кофарями11, шатался по ярмаркам и кабакам, выискивал хорошие карманы, в которые не зазорно было залезть. Однажды его выпороли. Зурал того не забыл – следующей же ночью вернулся к барину и увёл у него коня. Гнедого, большого, статного. Отец дивился – как только утащил, чёрт, как умудрился удержать поводья тонкими мальчишескими ручонками?!