В общем, пока я выбирала, чем забить свой желудок, Козловский зря время не терял и успел подкатить к какой-то кобыле в белом платье. Или к нему подкатили. Сейчас не поймешь.
Возможно, злюсь я только потому, что он меня обманул. Обещал подойти, но не подошел. Возможно, я просто ненавижу белый цвет.
Последний вариант – я эгоистка, которая терпеть не может, когда кто-то гладит руку моего водителя.
В любом случае я обязана прекратить эти телячьи нежности.
Пакет бы в них кинуть, но кто ж таким богатством разбрасывается?
Я осторожно подбираюсь к ним в надежде подслушать чужой разговор. Почему она продолжает наглаживать Козловского, если он сам к ней даже не прикасается? А он почему с ней разговаривает? Мог бы сразу с моста скинуть. К чему все эти условности?
– Я тебе подарок привезла из Швеции. Может, как-нибудь заедешь и заберешь? – томно выдыхает коротко стриженная блондинка.
Пф-ф-ф.
Нашла чем мужика брать.
Я ему морковку купила. Хватит подарков в этом году.
Она продолжила говорить, но уже шепотом, и я ничего разобрать не могла.
Черт.
Черт.
Черт.
Ну почему я по губам читать не умею?
Что она ему рассказывает на ухо?
Мотаю головой, отгоняя противные мысли.
Так, Козловский сегодня вернется домой. Со мной. По-другому быть не может.
– Любимы-ы-ы-й! – ору так, что у самой уши закладывает. – Заждался меня?
И прежде чем подумать, подпрыгиваю и руками цепляюсь за шею Артёма.
Ой, мамочки.
Он поймал. Я громко ойкаю и зачем-то еще сильнее прижимаюсь к нему, тут же забыв о белобрысой ведьме.
– Я тебя спасла, Козловский. Можешь не благодарить, – шепчу в его ухо.
– Комиссарова, как же с тобой сложно, – слышу тихий смешок и чувствую дыхание на своей коже.
В моей голове что-то громко взрывается.
В горле ком, и я не сразу понимаю, почему у меня сердце так сильно бьется, будто вот-вот выскочит из груди. Прижимаюсь к Артёму и точно знаю, что от моей хватки на его коже останутся синяки. Голова кружится, а когда я открываю глаза и смотрю вниз, становится нечем дышать.
Хорошо, что я ничего не ела. Но желудку плевать, он уже стремится вернуть свое содержимое наружу.
Вдох, через несколько секунд еще один.
Я упаду, если Козловский меня отпустит.
Для человека, который боится стоять на стуле, висеть на высоком Козловском – все равно что в ад добровольно спуститься. Страшно, дико жарко, и кошмары лезут в голову.