Я расхохоталась… Вон оно что! У святоши, оказывается возлюбленная есть. Тогда не так уж и обидно, что уд у него не поднялся.
Работный дом оказался совсем рядом, в одной из пристроек к храму с обратной стороны от фасада. Две небольшие комнаты: одна для мужчин, вторая для женщин. Грязища была страшная, а вонь стояла такая, я еле дышала, хотя уже привыкла к запахам города.
В мужской комнате рядами стояли низкие топчаны-приступочки, такие же, как в храме, только узкие. А в женской – кирки. Ну, ведь гробы и гробы. Крест на крышке… Только многоразовые. И вид у них такой был, как будто бы их по сто раз закапывали и раскапывали. Я в такой под страхом смерти не лягу.
– Баб Паш, – заорал мальчишка во все горло, – я вам новенькую привел! Святоша велел место выделить и на кухню определить.
– Что орешь, неслух, – раздался голос в пустой комнате, – чай не глухая.
И из гроба, стоящего прямо с краю поднялась старуха. Я от неожиданности взвизгнула и отпрыгнула, натолкнувшись спиной на свой собственный баул.
Мальчишка расхохотался и развернувшись на пятке усвистал обратно в храм. Как и не было. Только ошметки снега от его валенок остались на полу, покрытом грязной, вонючей соломой.
Мать моя женщина! Я не хочу здесь жить!
Бабка внимательно оглядела меня с ног до головы, недовольно хмыкнув.
– Как звать-то тебя?
– Василиса, – ответила я. И решительно шагнула вперед. Хочу – не хочу, а больше мне жить негде. – Здесь есть кладовка, которая на ключ запирается, чтобы мои вещи убрать?
– Из благородных что ли? – проигнорировала бабка мой вопрос.
– Из купеческих, – ответила я и повторила свой вопрос настойчивее.
Бабка покосилась на меня недовольно, но кивнула. Кряхтя выбралась из гроба, и махнув мне рукой, привела меня к крошечному чуланчику, в котором лежал разный непонятный хлам.
– Вот, – кивнула она, – можешь сюда свое барахло положить.
– А это что за мусор? – спросила я, кивнув на кучи, лежащие в углах кладовки. Оно бы, конечно, все равно, но уж больно сильно мышами пахло. Как бы твари мои трусы не погрызли, тогда плакали мои мечта о богатой и беспечной жизни.
– Чегой-то мусор? – фыркнула бабка, – у каждого свое добро. Так клади, или закрываю я?
Положила. А чего думать-то? Мыши погрызут или нет – еще неизвестно. А вот если оставить мой баул без присмотра, то сопрут, как пить дать. Не верю я, что жители ночлежки, а больше всего это было похоже именно для ночлежку для бомжей, обойдут вниманием содержимое моего баула. Я и бабке-то не доверяю и буду следить за этой дверкой, как коршун.