– Пожалуй, я помогу твоему отцу, Алиса, – непринужденным тоном, словно о погоде говорит. – На первое время. Дальше, – хватает за подмышки и резко поднимает на ноги, – уж как-нибудь договоримся.
Отталкивает от себя, так что чуть не падаю на огромную вазу с цветами. Тело огнем горит, словно я на костере святой инквизиции оказалась. Как великая грешница. Как ведьма, ублажившая минуту назад мужика.
– Где здесь ванная? – сдерживаю поток слез от унижения и рваной боли в груди.
– Дальше по коридору, – равнодушно произносит Тимур, затягиваясь сигаретой и выпуская в комнату облако едкого дыма.
Кашляю, махая рукой перед лицом. Всегда ненавидела эту его вредную привычку.
Поднимаю с пола платье и трусики. Прижимаю к груди, стараясь прикрыться. Тимур начинает ржать над моими нелепыми действиями.
– Не нужно строить из себя недотрогу, милая. Лучше приводи себя в порядок и поезжай домой за вещами.
– Зачем?
Непонимающе хлопаю глазами. О чем это он говорит?
– Раз уж ты моя игрушка на месяц, – разъясняет как маленькому ребенку, – то будешь жить в моем доме, Задорожная.
– А не пойти бы тебе нахрен, Тимур Андреевич?!
Упс… Опять мой чертов язык без костей…
Тимур резко подлетает ко мне, рукой хватает за шею, больно сдавливая. Со всей дури впечатывая меня в стену, выбивая весь воздух.
Алиса
– Следи за своим языком, милая! – орет так громко, что уши закладывает. – Иначе я найду ему более достойное применение, – ядовито усмехается, разглядывая мое нагое тело похотливым взглядом.
Напрягаюсь, как струна. Руки трясутся. Одежда падает куда-то к ногам. Не могу двинуться с места. И не только потому, что придавлена к стене мощным телом Тимура. А из-за странного чувства, превратившего меня в статую. Отобравшего волю.
– Пусти меня, Тимур, – цежу сквозь стиснутые губы и пытаюсь выбраться из его стальной хватки на шеи. – Ты мне противен. Ненавижу тебя! Ненавижу!
– Ого, как мы заговорили, – на всю гостиную раздается его гортанный смех. Дьявольский, пугающий. – Минуту назад сиськами терлась об мой член, а теперь вдруг строишь из себя невинного ангелочка, которого опорочили.
– Это все ради отца. Только он…
– Заткнись, Задорожная! Твою мать, заткнись!
Закипает еще сильнее. Злится, подобно дикому зверю. Зеленовато-голубые глаза покрываются чернотой, аж зрачков не видно. Ноздри раздуваются от гнева, а желваки на скулах ходуном ходят.