И все же нужно было как-то выкручиваться.
– Сестра? – вытянула шею Консуэло, на всякий случай отступив на шаг назад.
– Гадание, – проговорила я, махнув рукой. – Не поминайте сие в этих стенах. Удел ярмарочных бродяг и глупых баб, золотящих им руки. Что говорит Святая Книга о гаданиях?
Хмурить брови у меня выходило отлично.
– «Неправедно пришедшее да будет отдано Милосердной», – выпалила Консуэло. – «Кто платит за неблагочестивый труд, сам противен в глазах Милосердной».
– Ты занималась неблагочестивым трудом? – спросила я. – Помни, что Милосердная прощает чужой кусок, но не прощает обман.
– Я каюсь, сестра, – потупилась Консуэло. И поди разбери, в чем именно.
Здесь была непонятная система – пока непонятная. Но, вероятно, и до наших ученых дошли не все тонкости права давних времен. Отголоски того, что я сейчас слышала, пытаясь сохранить при этом невозмутимость, я наблюдала в современной мне англосаксонской системе права. Прецеденты – та еще насмешка, но что когда-то секли шкафы и казнили стулья, что в двадцать первом веке запрещали носить не тот цвет нижнего белья лишь потому, что когда-то кто-то засмотрелся на виднеющиеся сквозь белую юбку красные труселя и наехал на остановку.
– Подите обе вон, – велела я. – И помните, вы в Доме святом. Покаяние не отменяю. Молитесь и думайте о грехе.
А может быть, это мой ад – специально? Я, кажется, не любила людей. Теперь мне от них никуда не деться, вот они, со всеми своими предрассудками, глупостями, сварами, и могут уйти, но не идут. С веками и течением времени – ни вперед, ни назад – ничего не меняется. Прогресс позволяет чесать языки о сплетни не на лавке возле подъезда, а за тысячи километров по связи 4G.
За девушками закрылась дверь, я встала и подошла к окну.
Пустой сад. Вереница прекрасных гипсовых статуй в ярких одеждах. Много цветов. Не видно ни единой живой души – возможно, это место не для насельниц. Но не могу же я быть в этом храме одна? Мать-настоятельница, как мне сказали, есть, ее же хотели позвать. Откуда позвать и кто она? И кто я? Черт меня побери, если здесь есть хотя бы черти, кто я?
Я всмотрелась в стекло. Слава богу – или той Милосердной, которая царит здесь, и как странно, что божество тут женщина, а права опять у мужчин! – что я в церкви, где тепло, сухо, ярко, есть стекла и наверняка вода и привычный мне туалет, а не в обычном средневековом доме. Не совсем средневековом – век восемнадцатый, судя по платьям, впрочем, насколько верно я могу определить? Все познания о подобном – музеи, в которые я иногда заходила от нечего делать, исторические советские фильмы, которые я смотрела еще ребенком, и картинные галереи, куда я заглядывала тогда, когда еще пыталась себя убедить, что я поклонник искусства. Итак, я с благодарностью всмотрелась в стекло.