Сантиметр за сантиметром он изучал другие части картины в поисках возможных изменений. Однако все, кажется, оставалось по-прежнему. Но когда Ершов, вконец утомленный, решил еще раз взглянуть на пальцы, то инстинктивно отшатнулся. Лупа упала на ковер.
Теперь кисть у правого края виднелась целиком. Все пять пальцев были прорисованы детально.
А еще он понял, что черная линия прямо над кистью, увеличившаяся еще больше, была совсем не линией.
Это был рукав черного пиджака.
***
После утренних событий Ершов вышел прогуляться, благо был выходной. Откровенно говоря, он чувствовал себя неуютно, находясь в одной квартире рядом с картиной, менявшейся буквально на глазах. Ершов прослонялся в городе до темноты, инстинктивно хватаясь за любой повод, позволявший подольше не возвращаться домой.
Прогуливаясь по бульвару и лениво разглядывая прохожих, он вдруг осознал, что находится буквально в пяти минутах ходьбы от Краеведческого музея, где торговал картинами немой старичок. Ершов не раздумывая направился туда. Он был решительно настроен найти продавца и добиться от него сведений если не о странных свойствах картины, то хотя бы о ее авторе. Или о том, откуда старик вообще ее взял.
Однако Ершова ждала неудача. На углу у музея не было и следа стихийной торговой точки, не говоря уж о продавце.
На город опустились сумерки, и Ершов нехотя направил стопы обратно в свою берлогу. В течение дня он не раз возвращался в мыслях к таинственному полотну и еще более таинственным изменениям, что произошли с ним буквально за день. В первую очередь он уважал логику и рациональный подход к решению любой проблемы. Но здесь ни то, ни другое не работало. Ершов не понимал, с чем столкнулся, не понимал, как могли на самой обычной, написанной маслом картине появляться новые элементы, которых раньше не было и в помине. В конечном счете он решил, что стал жертвой зрительной иллюзии, но и такое объяснение не принесло желанного успокоения.
Тем не менее, отпирая замок квартиры, Ершов вынужден был признать: он боится картины и того, что может на ней увидеть.
Прямо с порога, не разуваясь и даже не потрудившись запереть входную дверь, он направился в гостиную. Картина, разумеется, висела на прежнем месте. На секунду Ершов замер, не решаясь подойди. Мысленно обругав себя за трусость, он все же приблизился к полотну.