Скорее всего, он об этом прекрасно знал. Жуя, мечтательно посмотрел в светло-серое небо, поправил указательным пальцем очки, непрочно сидящие у него на носу, и дожевал пирог. Мне показалось, что очки у него – для отвода глаз, чтобы запоминались его очки, а не он сам. Я машинально начал запоминать его особые приметы.
Он тем временем раскрыл, ловко жонглируя недетским фолиантом, раскрыл его на нужной заложенной фантиком странице и с расстановкой, убедительным голосом автоответчика прочитал:
– Дяденька, а какой сейчас будет год?
Потом посмотрел на меня. Его лицо выражало неподдельное изумление вылетевшими у него изо рта словами. А меня его вопрос не удивил. Я был к нему готов, как любой современный человек, посмотревший не один десяток кинолент, посвященных путешествиям во времени. Но все равно, если бы он спросил, который час, я бы заметил его несильный акцент.
Иностранцы произносят слова с трудом, стараются, выговаривают буквы тяжело и неуклюже. Мы говорим на родном языке легко и естественно, не думая над произношением, у нас получается лучше, чем у иностранцев. Этот мальчик или говорил на моем языке более тысячи лет, или я плохо учил свой язык – он ему давался легче, чем мне. Но все-таки, он был не местным. Нет, нет, я раскусил тебя, парень.
А вот сценарии фильмов иногда материализуются. Это такая теория, что мысли массы людей могут материализовываться. И чем больше людей одновременно думают об одном и том же, тем вероятнее материализация. Моя учительница говорила, что когда все подумают о конце света, он действительно произойдет. Или теория вероятности была всего лишь подтверждена одним из миллиарда подростков. Мы должны были встретиться в одном случае из миллиарда – и вот, пожалуйста, этот самый.
– Тысяча девятьсот сорок пятый, милый. Мы только что выиграли войну.
Малыш внимательно посмотрел на меня (я уже решил закурить окончательно) и полез ковыряться в книжке снова. Он бурчал себе под нос. Что – я не мог расслышать – я чиркал зажигалкой и хрустел сигаретной пачкой.
– Извините, благодарю вас, – услышал я уже за спиной.
– Да иди ты, – мне окончательно наскучила эта сцена, я уже развернулся и пошел в противоположном направлении, по пути выбросив мятую и промокшую сигарету, – противно было рукам на холоде вне карманов.