Подсунув хороший, из плотной древесины с гладкой поверхностью, ровный и длинный посох под мышку, я сделал петли на веревках, потом проделал ножом ровные дырки в кусочке коже и, соединив все элементы воедино, получил примитивную, но вполне рабочую пращу.
– Чего это ты такое соорудил, – полюбопытствовал Кионд, – я такое видел последний раз довольно далеко отсюда.
– Мы такие мастерили еще совсем мальчишками, – пробубнил я себе под нос, – ничего особенного, но глиняные кувшины разлетаются вдребезги.
Кионд взял у меня из рук пращу покрутил, оглядел со всех сторон, разве что не понюхал, и вернул обратно:
– Таким предметом еще нужно научится пользоваться, а пока выглядит как детская игрушка!
Я посмотрел себе под ноги и на ходу, слегка ободрав пальцы, выковырял из плотной дорожной пыли хороший ровный голыш, вложил его в ложе пращи и поискал глазами подходящую мишень.
– Верю я тебе, верю. Не надо птичек просто так сшибать из хвастовства, – остановил он мой порыв, – к созданиям божьим подобрее надо быть.
– Не ожидал от тебя такой доброты к живым существам, – с неожиданным раздражением вылетело из меня, – копьем в связанного человека тыкать, значит, у тебя верх гуманности?
– Так вот чего ты вдруг такой опечаленный! – тихо пробасил Кионд и после недолгой паузы добавил:
– Нам нужно было добыть очень важные для нас всех сведения и, может быть, благодаря именно им мы спасем кого-то от полона или даже от смерти. А этому замухпышке я лишь ногу оцарапал чтоб на остальных страх нагнать и языки развязать. Эвон, посмотри как он бодро ковыляет! – Кионд ткнул пальцем в толпу плененных.
Тот самый подраненный пленный с перевязанным бедром шел спокойно и даже не хромал, а лишь смотрел пустыми глазами себе под ноги, впрочем как и большинство разбойников. Ведь они буквально час назад гулявшие на свободе и позволявшие себе все, что заблагорассудиться их разнузданной душе, теперь связанны по рукам и друг с другом прочными веревками и идут они совсем не туда, куда им хочется.
– Сердце твое успокоилось? – миролюбиво спросил наш, лишь с виду диковатый, великан.
Я просто кивнул в ответ и тяжело выдохнул. В груди у сердца с силой бился жгучий огонек стыда за свои бестолковые мысли и за то, что так отнесся к своему недавнему спасителю.
– Прости, – сказал я, – был неправ.