– Не верь енотам, – говорил ему отец. – Более хитрых и пакостных тварей нет на всем белом свете. Они смотрят на тебя умильными глазками, выпрашивают угощение, а потом приходят и разносят весь дом. Помни сын, енот беспринципен. Енот беспощаден. Енот злопамятен. Если енот решил поиметь тебя – это лишь вопрос времени.
Но Гнус был глуп. А потом стало слишком поздно.
***
– Давай-ка, посмотрим, кто попал сегодня в наши сети… Ага! Невинные крошки-енотики. Один, два, три… А еще в кустах. И там возле дерева. Семь! Ей богу, семь!
Гнус ходил от ловушки к ловушке и разговаривал сам с собой. Больше в лесу разговаривать ему было не с кем. Не с енотами же. Хотя почему нет? Его все равно никто не слышал.
– Попался, тварь? – спросил Гнус, наклоняясь над первым капканом. Енот заморгал полными слез глазами и жалостно протянул к нему руку, словно моля отпустить. Вся его поза выражала величайшую степень смирения и покорности судьбе. – Меня не проведешь. Больше не проведешь, слышишь?
Зверь опустил голову – будто и правда понимал. Но Гнус знал, что все это ложь и притворство, таких актеров надо еще поискать!
Ногой в тяжелом, высоком ботинке он наступил еноту на горло. Тот попытался вывернуться, оттолкнуть подошву черной, похожей на человеческую руку, лапой. На острой морде застыло выражение ужаса и отчаяния. В предчувствии конца он заскулил тоненьким, срывающимся от страха голосом.
Этим можно было пронять кого угодно, но только не Гнуса. Нет и нет. Он перенес вес тела на правую ногу, чувствуя покорную податливость распластанного по траве тела. Хрустнуло. Енот тяжело дернулся, засучил задними лапами, взрывая дерн, и обмяк. Гнус надавил на шею еще раз, для верности. Зверь не шевелился – лежал серой неопрятной кучей, выпучив глаза и вывалив длинный розовый язык.
Гнус пнул мягкую, безжизненную тушку и отправился дальше. Работа сама себя не сделает.
***
Они подыхали по-разному. Кто-то молил о пощаде, умильно глядя в холодные, серые глаза своего мучителя. Кто-то лежал не шевелясь —прикидывался мертвым. А один, крупный вонючий самец, с разорванным ухом, набросился на него, стараясь прокусить ботинок. Гнус не щадил никого. Наступал на горло. Давил. И шел к следующей ловушке.
Последним, седьмым по счету, оказался детеныш. Не енот, так … енотишка. Его правая передняя лапа угодила в капкан почти по плечо. Он уже оставил попытки вырваться и лежал на траве обессиленный и смирный. По разрисованной черными полосами мордашке текли слезы. Когда Гнус склонился над ним, зверек всхлипнул и тихонько застонал.