«Кажется, вы заболели», – прикоснулась она ладонью к его мокрому лбу.
«Возможно, но это меня не остановит», – признался Сергей, и это было чистой правдой.
«Это хорошо, что вы такой решительный, ведь сейчас мужчины даже в возрасте расклеиваются по мелочам как молоденькие мамины сыночки», – улыбнулась она.
«Это точно», – блеснул повторно своей фирменной улыбочкой.
Незнакомка чуть привстала, как балерина, принюхавшись к его шее, и потянулась к его губам, плавно закрыв свои голубые глаза, так понравившиеся Сергею.
Поцелуй проводил его куда-то в мир вымышленной любви и ночных фантазий. Пока она целовала его прямо в холодные губы своими теплыми губами, мягкими и молодыми, незнакомка сунула в карман его джинс тот самый листочек, вырванный из блокнота, видимо, заготовленный на всякий случай для непредвиденной встречи с каким-нибудь более-менее понравившимся незнакомцем.
Откуда Сергей пришел, чтобы оказаться на окраине Москвы – Сергей не помнил, и лишь оставались мутные воспоминания, разрастающиеся серыми неприятными пятнами.
И все же припоминал наутро в воскресенье, пока докуривал на кухне последние сигареты, что помимо голубоглазой незнакомки, были и люди в форме с мигалками, чье-то злобное лицо, в которое полетел кулак Сергея, судя по тому, он был разбит, и на котором остались следы после удара, а также о потасовке, жгучей пьянке и произошедшему скандалу, свидетельствовало и то, что ботинки Сергея были в грязи, а колено на джинсах зияло огромной дыркой, и также был порван рукав его рубашки.
«Что за черт?», – спрашивал себя Сергей. – «Чтобы это могло бы все значить?..», – и он не мог ответить ни на один вопрос.
Сергей подозревал, что в очередной раз его ночная прогулка или, скорее, погулянка во тьме, обошлась без особых происшествий, хотя он и был замечен в качестве любителя всех обнять, поцеловать и выпить – с первым встречным, да и вообще со всеми.
О, да. В бумажнике тоже зияла дыра. Остатки займа, который Сергей взял в банке, были потрачены вчера ночью перед тем, как Сергей дошел до дома. Денег не было. Выпивки тоже. И, что самое плохое – кончались его любимые сигареты, поэтому созерцание обычного московского двора обрывалось чувством знакомого одиночества и холода тишины, когда никого нет. Да, здесь никого нет.
Никого нет.
Так и было выбито острым гвоздем на стене всезнанья: