Сергей, закурив, так и не доев последний кусок мяса, глянул не без надежды на Киру, которая, как ему казалось, всего лишь притворяется аленьким цветочком, и что все, что она сегодня вечером сделала для него, а также утром, и есть не то самое вымышленное проявление сногсшибательной любви, о которой, вроде бы как, пишут все поэты, а, либо способ забыться, либо ложь для упокоения своей гнилой любви в игре гнилой страсти.
Но ему казалось, что все это далеко не так.
Под его маской, наполненного наполовину здравого смысла лица, виднелись тени очертания мрака, в котором и живет тот самый истинный иконописец без пера – Сергей, когда не нужно принимать чужие образы и плясать, как дурак на сцене, будь-то прилежного латентного семьянина или доброго любовника, который не скажет в итоге дня последнее, прощай.
Скорее его орган между ног запел бы праведным голоском – тем самым якобы чистым и по нотам, что не поют в кабаках, – и тогда Сергей бы воодушевился на полную катушку. И он оставался с одной стороны самим собой, показывая тем самым, что в подчинении, но никоем образом не собирается и не собирался принимать чужие правила этой глобальной комедии, где он является не последним игроком.
– Я люблю тебя, – сказал он после, как допил остатки вина в бокале, что прям таки трясся в его руке.
Кира промолчала. Словно это был не тот момент для признания. Но Сергей думал иначе.
– Я тоже, – сказала она, и вновь воцарилось молчание.
Сергей упал ей в колени, прям к ступням, начав целовать их, и повторять о своей любви к ней, словно мантру, смотря на нее снизу вверх, как на ангела, а Кира лишь игриво созерцала все это до тех пора не рассмеявшись, и пока сам Сергей не потянул привычную ей свою фирменную улыбочку…
(неужели все ложь?)
И да – неужели он лгал? Нет, он изображал правду, которая казалась ложью.
– Я без тебя умру, – молвил он.
И она подчеркивала:
– И я тоже, – улыбалась и тянулась к его губам.
И Сергей вставал снизу, тянясь к ее милым, как ему сейчас виделось, ее обворожительным губам, не понимая, повезло ему или нет – это и есть проклятие жизни без кольца, о чем разговор еще не заходил, но что должно было рано или поздно случиться.
– И я всегда, – словно пел он, – буду тебя любить, – прям как Леонард Коен, но только не Халилую, а что-то намного развращеннее и пьянее. И в его руке уже блестела купленная Кирой бутылка вина. И он вновь напивался. В восьмом часу вечера. В понедельник. Без каких-либо границ. Держа Киру на руках. И целуя ее. Как никогда, изображая дуэт заблудившихся на Земле и пропадающих на ней ангелами.