Вечером пришли епископ, его жена миссис Йелд, Хепуорты из Эрдли и отец Джон Бархем, католический священник Беклса. Таким образом, за столом собрались восемь человек – наилучшее число для обеда в смешанном обществе, особенно если в доме нет хозяйки, чей долг – сидеть напротив хозяина. В данном случае мистер Хепуорт сидел напротив Роджера, епископ и священник – друг напротив друга, а дамы – по четырем углам. Роджер, хотя никому о таком не говорил, много об этом думал, считая обязанностью хозяина всячески заботиться о приглашенных. В гостиной он был особенно любезен с молодым священником и представил его сперва епископу с женой, затем родственницам. Генриетта, наблюдавшая за Роджером весь вечер, думала, что он истинное зерцало учтивости. Все это она, конечно, видела и раньше, но никогда не приглядывалась к Роджеру, как сейчас, после слов матери, что он умрет бездетным холостяком, если она не станет его женой и матерью его детей.
В свои шестьдесят епископ отличался завидным здоровьем и приятной наружностью, которую ничуть не портили проседь в волосах и намечающийся второй подбородок. У него были ясные серые глаза и ласковая улыбка. При росте почти шесть футов он обладал широкой грудью, большими руками и ногами, будто созданными для клерикальных бриджей и чулок. Помимо епископских доходов, он располагал собственным состоянием и, поскольку не ездил в Лондон и не имел детей, на которых надо тратиться, мог жить в деревне, как вельможа. Он и жил, как вельможа, и пользовался общей любовью. Бедные его боготворили, епархиальное духовенство считало образцовым епископом, за исключением представителей очень Высокой и очень Низкой церкви. Они (вернее, те из них, для кого обрядовость либо священное установление, либо греховный соблазн) числили его угодником властей, поскольку он не вставал ни под то ни под другое знамя. Он был бескорыстен, любил ближнего как самого себя, прощал должников, от всего сердца благодарил Бога за насущный хлеб и горячо молил не ввести его во искушение. Однако я сомневаюсь, что он мог бы учить основаниям веры – или хотя бы исповедовал ее в том смысле, в каком для исповедания веры необходимо осознанное кредо. Был ли он свободен от внутренних сомнений, кто скажет? Если они его и тревожили, он ни разу не шепнул о них даже собственной жене. По голосу и по лицу вы бы сказали, что ему неведомы муки, которые доставляли бы такие сомнения человеку на его месте. И все же люди замечали, что епископ никогда не говорит о своей вере и не вступает в споры, в которых требовалось бы ее обосновать. Он усердно наставлял паству – читал моральные проповеди, короткие, емкие и доходчивые. Он без устали пекся о благосостоянии своих священников; его дом всегда был открыт и для них, и для их жен. Он помнил о каждом церковном здании в епархии, много делал для школ и всячески старался улучшить жизнь бедняков, однако никто не слышал от него, что, согласно его вере, человеческую душу ждет вечная жизнь или вечная смерть. Быть может, не было в Англии епископа более полезного или более любимого в своей епархии.