– Тебе угрожает опасность.
– Не могу сказать, что ты сообщил мне новость. Жизнь вообще опасная штука, от неё умирают, – мрачно пошутил император, но глаза его заинтересовано блеснули. – А не будешь ли ты так любезен сообщить мне, какая именно? Или дело опять ограничится мрачно-туманными намёками на неисповедимость судеб этого мира?
– В твоём возрасте пора научится понимать намёки с полуслова. Но, в связи с недостатком времени, придётся облегчить тебе задачу. Надеюсь, твои осведомители не обходят вниманием Адду Таннер?
– Ты собираешься сообщить мне нечто сенсационное о Верховной жрице Аусеклиса?
– Она опасна, Адриан!
– Свет и Тьма всегда были опасны друг для друга.
– Оставь словоблудие, она опасна лично для тебя! Её уровень растёт, недавно она создала принципиально новое плетение, благодаря которому едва не уничтожила всю мою агентурную сеть. Контролировать её становится всё сложнее. Чертог набирает Силу. Тёмное начало крепнет и, если так пойдёт дальше, вскоре тебе бросят вызов.
Император задумался, слегка растеряв насмешливую уверенность.
– Я полагаю, ты всё же преувеличиваешь. Да, могущество Тёмного Начала растёт, мне это известно, но, чтобы оспорить трон этого мало. Ты же знаешь, что пика Силы она сможет достичь, только найдя своего Дана, а Верховная Жрица по-прежнему одна. Моя разведка докладывает, что в Клане Ведающих, нет ни одного мужчины с Даром, способным даже отдалённо приблизиться к уровню Адды. Полагаю у судьбы оригинальное чувство юмора и предназначенный ей ещё не родился. Она сильна, это бесспорно, но, чтобы бросить вызов, нужны двое, иначе подобная попытка равносильна самоубийству. Тебе ли этого не знать?
Понтифик поморщился. Намёк был ему неприятен. Да, он, величайший кардинал своей эпохи, бросить вызов правящему тогда Тёмному императору не сумел, потому что его Дана так и не родилась на свет. Усмешка судьбы, владеть Силой, которой нет равных и не иметь возможности претендовать на трон. Сначала он искал, ждал и надеялся. Потом понял, что чуда не случится. Долгие годы он учился жить с этим, но до конца принять так и не сумел. А потом это сделал Адриан, и жизнь вновь обрела смысл.
– Её Дан уже рождён, – медленно произнёс Понтифик, роняя слова как тяжёлые, свинцовые шары.
– Это невозможно, – голос императора дрогнул. – Кто он?