За исключением огромной кувалды с красной ручкой, безобразно и неуместно стоявшей в углу прихожей.
– Давайте я Вам помогу.
Она приняла у старушки пальто и, открыв серенький шкафчик, аккуратно повесила его на свободную вешалку. Здесь пахло нафталином. Потом она провела Маргариту Львовну на кухню и усадила на коричневый стул – грубый и простой.
– Где у Вас аппарат?
– В нижней столешнице.
Юля послушно прошла к кухонному белому шкафчику, громоздко затесавшемуся между холодильником и плиткой. Сначала она открыла не ту столешницу, и перед её взглядом предстало обилие упаковок от лекарств. И от боли, и от кашля, и, несомненно, от высокого давления. Затем открыла другой и увидела тонометр – старый, механический, который надо было качать рукой. Таким она уже тысячу лет не пользовалась.
– Закатывайте рукав.
Маргарита Львовна, одетая в фиолетовую кофту, украшенную нелепой брошью на груди, принялась выполнять команду, обнажая худую белую руку, пронзённую тонкими нитями вен и изгрызанную морщинами. Юля аккуратно натянула манжету и застегнула её. Принялась качать.
«Таблетки от давления пить вредно, – вспомнилась ей какая-то лекция, на которую она наткнулась в интернете. – Это приводит к инсульту. Знаете, почему?! Потому что организм, повышая давление в критические моменты, отправляет в мозг кислород. А таблетки против высокого давления запрещают ему это делать. И получается, что мозг остаётся без кислорода. Понимаете?! А в перспективе – чем это грозит? Чем?»
Тонометр зашипел и показал значение ещё побольше ста семидесяти.
– Ужас, очень высокое, – покачала головой Юлия Викторовна. – Я вроде бы Вам прописывала «Эналаприл». Пьёте?
– Пью, – кивнула пенсионерка и хрипло вздохнула, даже с каким-то отчаянием. – Только не поможет мне это.
Юля взяла её за руку – за сухие и истощённые временем пальцы.
– Почему?
– Я переживаю за Стёпу. Ему и так несладко. А тут ещё эта… Припадочная заявилась. Она ему жизни не даст.
– Надо звонить участковому… – мягко напомнила Юля и посмотрела пенсионерке прямо в карие глаза, наполненные надеждой и слезами. Часы продолжали мерно тикать, а холодильник – гудеть. Даже Степан Котов продолжал шуршать на лестничной площадке, вероятно, оттирая краску. Или пытаясь это сделать.
– Я знаю Корякинцева. Сколько тут живу, столько и знаю. Ну, придёт, скажет «пишите заявление». А у меня сердце… И нервы.