Открываю все ящики и нахожу кучу сокровищ: связку ржавых ключей, мешочек с шариками, тетрадь с засушенными цветами, которые страшно тронуть, и синюю музыкальную шкатулочку со звездами. Открываю крышку – крошечная фигурка принимается танцевать под музыку “Лили Марлен”.
Что надо вырабатывать: умение вспоминать или забывать? Пока и вспоминается с трудом, и забывается не очень. Зато теперь я, взрослый ребенок почти что десяти лет от роду, могу многое понимать. Могу и хочу. Свободная зона, оккупированная зона… Когда ты росла на ферме, тут была Германия. И родилась ты немкой, еще до войны четырнадцатого года. Папа всегда говорил, что нацисты – это немцы, но не все немцы обязательно нацисты.
Невысказанных вопросов от этого еще больше. Они дерут горло, как ангина, только все наоборот: легче становится не когда молчишь, а когда говоришь.
После бессонной ночи я довольно кислый, но все же решаюсь кое-что разузнать.
– Мне папа дал с собой шкатулку, – заговорил я. – Деревянную такую, небольшую, но очень тяжелую. Он велел мне не открывать ее и отдать бабушке. Вчера вечером, только я зашел в свою комнату, как началась бомбежка, а когда вернулся, шкатулки не было!
Бабушка уставилась на свои туфли, что-то нашла в них интересное. Тетя Луиза берет в руки свой крест и что-то бормочет так невнятно, что если бы Господь ее слушал, то переспросил бы: “Что-что? Простите… повторите, пожалуйста”. А Эмиль недоуменно жмет плечами.
– Знать ничего не знаю ни о какой шкатулке, – наконец выговаривает бабушка.
– Но кто-то же ее унес из моей комнаты!
– Ты ее в поезде наверно оставил, – говорит тетя Луиза.
– Я, конечно, растяпа, но шкатулку точно в поезде не оставлял. Она потом лежала у меня под головой, отлично помню, как там что-то тикало. Я еще думал, не бомба ли.
– Не бойся, папа никогда не стал бы подвергать тебя такому риску, – говорит бабушка.
– Он велел: главное – не открывать!
– Может, она куда-то завалилась, – подсказывает тетя Луиза. – После такой встряски находишь свои вещи разбросанными по всему дому. В подвале как-то забываешь, а возвращаешься – каждый раз как после землетрясения.
– Может, – опять говорит бабушка, – ее куда-нибудь нечаянно засунули.
– Или, – вклинивается дядя Эмиль, – бомбежный вор утащил.
– Кто-кто?
– Ну, такой воришка, забирается в пустые дома, когда шарахают бомбы, и забирает что под руку попадется. Кто он такой, никто не знает. То ли француз, то ли немец.