Страсти по Распутину. Убийство, которое изменило ход истории - страница 8

Шрифт
Интервал


Распутин надел шелковую голубую рубашку, вышитую васильками, но не мог застегнуть все пуговицы на вороте и пришел ко мне на кухню, я ему пуговицы застегнула. В это время с черного входа раздался звонок. Распутин сам открыл дверь. Входивший спросил: “Что, никого нет?”, на что Распутин ответил: “Никого нет, и дети спят, иди, миленький”. Оба пошли на кухню мимо меня в комнате, а я находилась за перегородкой кухни для прислуги и, отодвинувши занавеску, видела, что пришел Маленький. Вскоре Распутин стал выходить через кухню, я в это время лежала уже в постели. Он тихо сказал, что парадную дверь он запер, выйдет через черный ход и этим же ходом и вернется. И приказал за собой дверь запереть. Я ответила: “Хорошо”.

В это время с черного входа раздался звонок. Распутин сам открыл дверь. Входивший спросил: «Что, никого нет?» Оба пошли на кухню.

17 декабря около 8 часов утра в квартиру Распутина явилась охранная полиция и стала спрашивать, где Григорий Распутин».

Сомнений быть не могло, Распутин уехал в неизвестность с Маленьким, которого опознала Екатерина Печеркина. Но почему князя Юсупова так называли? Откуда взялось это странное прозвище?

Ответ на этот вопрос знал генерал-майор Попов, который еще 17 декабря, за день до визита на квартиру Распутина, допрашивал Марию Евгеньевну Головину.

Вот его показания:

«1916 года, 17 декабря, в г. Петрограде, я, Отдельного корпуса жандармов генерал-майор Попов, на основании 23 ст. Правил о местностях, состоящих объявленными на военном положении, допрашивал нижепоименованную, которая объяснила:

“Зовут меня – Мария Евгеньевна Головина. От роду имею 29 лет, вероисповедания православного. Звание мое – дочь действительного статского советника, камергера высочайшего двора. Проживаю – Мойка, 104.

На предложенные мне вопросы отвечаю: 16 декабря настоящего 1916 года я приехала на квартиру Григория Распутина около 12 часов дня и пробыла до 10 часов вечера. Ночью в этот день Григорий Ефимович никуда ехать, видимо, не собирался, но утром, будучи несколько возбужден, сказал: “А я сегодня поеду”, куда именно, не сказал. Когда я стала просить дать мне знать, если поедет, он ответил: “Не скажу”. Я ответила, что все равно я почувствую это, на что Григорий Ефимович сказал: “Почувствуешь, но меня не найдешь”. Весь этот разговор происходил в шутливом тоне, поэтому я никакого значения ему не придала. Уехала я домой около 10 часов вечера.