– Сколько можно заносить эти несчастные батареи? – эхом отскочил неприятный голос сверху.
Саша выглянул через перила и увидел на третьем этаже мужчину с серой бородой-лопатой, серебристыми взъерошенными волосами и в очках с толстой оправой. Он нервничал, был напряжен.
– Нет, ну смотри, стоят курят, – через плечо сказал кому-то мужчина.
Напарники переглянулись и недовольно потащили батарею. Наверху громко хлопнула дверь.
– Поставим, – вздох, – на этаже и принесем, – вздох, – вторую, – пыхтя сказал Саша.
Когда обе секции были на месте, Саша отстучался хозяевам. Зашуршали шаги. Женский голос спросил «Кто там?» и дверь открылась.
Пышная дама разочарованно посмотрела на напарников, выглянула в подъезд и кивнула.
– Валя! Принесли! – крикнула она и поплыла в дальнюю комнату.
Вместе с запахом разбавителя и масляных красок появился тот самый взъерошенный мужчина в очках. На нём был измазанный красным фартук из мешковины, грязные потертые тапки, а в руках широкая кисть. Хозяин смотрел исподлобья и этот взгляд обдавал леденящим ощущением его превосходства над рабочими. Лицо Саши сделалось острым, угловатым, как всегда, когда оно чувствует возможный конфликт.
– Куда ставить? – по-свойски узнал Иван Петрович.
Мужчина интеллигентно-едко попросил занести в комнату и даже не подумал придержать дверь. Она то и дело норовила захлопнуться, мешала. Ноздри Саши всё сильнее по-бычьи раздувались. Всезнающий Петрович был отчего-то спокоен. Радиаторы уместились у единственной свободной стены комнаты. Деревянный пол с большим усилием выдерживал вес радиаторов. Казалось, вот-вот доски провалятся и обнажат мышиные лазы между этажами.
– Молодой ты еще, – махнул напарник.
– И что? Он выбрал чугунные батареи и чем-то недоволен. Хотел быстрее, нанял бы пятерых грузчиков, – прошептал Саша, – четверо бы несли, пятый двери придерживал.
В комнате было трудно дышать. Вонь пота и сигарет от Петровича ядовито смешалась с запахом красок, ацетона и какой-то старины, характерной для таких домов. Саша огляделся и напрягся. Большая комната с трёхметровыми потолками казалась тесной, неприятной. Давила. Слева захламленные полки, с которых норовили выпрыгнуть рулоны бумаги, кисти, книги, грязные тряпки. На трех мольбертах стояли уродливые, черезчур натуральные картины. Такие, от взгляда на которые пробирает дрожь до самых костей.