Я плохо знала своих соседей. Кое-как общалась с теми, с кем живём на одной лестничной клетке, кивала, проходя мимо тех, кого постоянно видела во дворе.
Когда мне сказали, что пропал мальчик, живший где-то в домах поблизости, я долго не могла понять, о ком речь. Наконец вспомнила его тёмные, как плоды каштана, глаза, и искреннюю улыбку. Ещё совсем детскую.
Он и есть ребёнок.
Моему сыну пять. А этому мальчику семь.
Кровь закупоривала вены, когда, в тяжёлом, словно пропитанном формалином, воздухе, стали оглашаться идеи – одна другой страшнее. Разумеется, что было на самом деле, не знал никто. Следствие рассматривало версии похищения с целью выкупа и коварного убийства с сокрытием улик, но пока ни одно, ни другое не подтвердилось.
Пока всем хотелось верить в то, что больше остального внушало надежду – мальчик пошёл в лес и заблудился.
Ночи были ещё прохладные, но пережить одну ночь в лесу он вполне мог.
Я даже не сразу поняла, как глубоко зацепила меня эта новость. Всё, о чём бы я ни думала, так или иначе сводилось к этому мальчику. Холодея, я один за другим перебирала варианты развития событий. Чужие люди, опасные и страшные, затаскивают его в свою машину. Или он, промокнув под дождём – ночью прошёл хороший ливень – сидит где-то под деревом или в кустах, ёжась в ледяной от влаги куртке. Или…
О самом страшном думать было невыносимо.
Заглянувшая ко мне после обеда Оля – её школа находилась в нашем районе, поэтому сестра по пути домой (в центр города) почти всегда заходила к нам, – разумеется, сразу поняла, что я чем-то загружена. Но сама она была загружена не меньше.
– Мальчик? – только и спросила я.
Она кивнула.
Меня обожгла тревожная догадка.
– Он что, учился у вас?..
Оля снова кивнула.
– В первом классе, у Веры Павловны. Такой славный парень. Воспитанный, милый… Поверить не могу.
Это окончательно разбередило мои душевные раны, нанесённые по большей частью самой себе. Я поднялась и стала ходить по кухне из угла в угол.
– Но его же ищут.
– Ищут, – подтвердила Оля.
– И найдут!