И они выпили. Закусочную наполняли незамысловатая музыка и гомон мужиков, вышедших только что со смены. Гремели стаканы, лилась водка, а располневшая официантка с красивым именем Любовь, обслуживая работяг, которые делали ей различные комплименты, кокетливо улыбалась. После каждого ласкового слова хорошела на глазах.
Когда градус достиг своего пика, а слова в лью-щихся песнях стали совсем неразличимы, Виктор начал:
– А что ты хотел? – за стеклом шли люди к остановке, солнце уходило за сквер. – Ты старый. Пойми ты уже, сейчас старые не нужны. Не дергайся. Куда ты жалобы писать собрался? В про-фсоюз? Пиши, давай, там Семен Николаевич – он сам сидит, как бы не убрали. – Виктор хотел остановиться, понимая, что закапывает человека живьем, но вспомнил его выходки и сказать «стоп» уже не мог. – Все, закончилась твоя работа. С внуками нянчайся… В зоопарк их води, лимонад покупай, – он специально заговорил про семью, точно зная, что у Петра Васильевича ее нет. Он одинок: жена умерла, ребенок после армии уехал в Норильск работать, присылал раз в год открытку на день рождения и все.
Виктор говорил, ловя себя на мысли, что он уже не тот интеллигентный инженер с чувством такта, а работяга, и выражается, как человек грубого труда – легко, непринужденно, все упрощая, только с одним исключением – с чувством глубокой подлости внутри, что в целом простым труженикам было совсем не свойственно.
Подошли парни из цеха. Виктор сменил тему.
Разговор повернул в другое русло. Петр Васильевич молчал и не пил, откушенный бутерброд с хвостом сельди продолжал лежать на тарелке, и он смотрел на него и не думал уже ни о чем.
В голове была такая же пустота, как в комнате дочек у Виктора дома.
Только в понедельник узнали, что Петр Васильевич повесился. Его нашли у себя в гараже, где сильно пахло краской. До осени он планировал придать ему новый цвет. Доремонтировать свою «копейку».
Пришлось ломать дверь. Петр зачем-то закрылся изнутри. В жестянку была насыпана заварка, заливший электроплитку чайник вонял гарью.
Виктор стоял у ветхой церкви среди сосен и откладывал звонок дочке и жене. И так плохо, не хотел делать себе еще хуже. На хорошие новости с того конца провода он не рассчитывал. Зашел внутрь, купил пару свечек, молитвенник в лавке, вернулся домой и не мог уснуть. Решил, по настав-лению батюшки, зажечь у икон одну из купленных свечек. Танцующий огонь красиво освещал иконки и переплет молитвенника. Но церковная свечка тут же прогорела, тогда он нашел обычную, поставил ее на позолоченный поднос, чтобы туда стекал воск, и поднес спичку к фитилю. Пламя ярко озарило лики икон. Сначала моргало на сквозняки, но потом сделалось спокойным и высоким.