Всего через несколько минут Савита пожертвует Прану даже свою фамилию. Она будет уже не Мера, как все они, а Капур. Слава богу, Аруну не пришлось этого делать. Лата попробовала на язык сочетание «Савита Капур», и оно ей не понравилось совершенно.
Дым от костра или, возможно, пыльца от цветов раздражала горло, и Пран стал слегка покашливать, прикрывая рот рукой. Его мать что-то тихо сказала ему. Савита тоже подняла глаза, мельком взглянув на него, как показалось Лате, с нежной заботой. Она и впрямь всегда была той, кто беспокоится о страждущих. Но сейчас в ее взгляде была особая нежность, которая раздражала и смущала Лату. Боже, да ведь Савита видела этого мужчину лишь однажды, всего час! А теперь и он взглянул на нее с ответной нежностью. И это было уже слишком.
Лата напрочь забыла, что совсем недавно защищала Прана в разговоре с Малати, и начала специально подмечать то, что ее раздражало.
Тот же Прем-Нивас – «обитель любви», для начала. Идиотское название для этого дома браков по расчету, сварливо подумала Лата. И к тому же неоправданно высокопарное название. Этот дом словно возомнил себя центром вселенной и чувствовал, что просто обязан сделать об этом философское заявление. И все же, подумала Лата, пока ее взгляд блуждал от одного предмета к другому, этот небольшой огонь, возможно, и был центром вселенной. Ибо здесь он горел, посреди этого благоухающего сада, расположенного в самом сердце Пасанд-Багха, самого приятного района Брахмпура – столицы штата Пурва-Прадеш, который находился в центре Гангских равнин, что сами по себе были сердцем Индии… и так далее, через галактики к внешним пределам восприятия и познания. Подобная мысль не казалась Лате банальной, и она помогала ей сдерживать раздражение и негодование в отношении Прана.
– Говори же! Говори! Если бы твоя мать мямлила, как ты, мы бы никогда не поженились, – нетерпеливо подгонял Махеш Капур свою коренастую маленькую жену, которая от этого стала еще менее словоохотливой.
Пран повернулся к матери, ободряюще улыбнулся ей и снова мгновенно вырос в Латиных глазах.
Махеш Капур угомонился, умолк на пару минут, но затем воскликнул, обращаясь теперь уже к семейному священнику:
– Долго еще будет тянуться вся эта абракадабра?
Священник сказал что-то успокаивающее на санскрите, словно благословляя Махеша Капура, который был вынужден раздраженно замолчать. Сердился он по ряду причин, одной из которых было неприятное ему присутствие политических соперников, особенно министра внутренних дел, погруженного в беседу с дородным и почтенным главным министром С. С. Шармой. «Что они замышляют? – терялся в догадках Махеш Капур. – Моя глупая жена настояла на том, чтобы пригласить Агарвала, потому что наши дочери дружны, хотя и знала, что это испортит мне жизнь. А теперь еще главный министр беседует с ним, словно никого больше не существует. И это в моем саду!»