– Однако, брат, ты хоть и пьян, но бестия, – покачал головой Трифон Иванович.
– Бестия, дяденька, бестия, но что же делать-то? Ничего не поделаешь, деньги уж очень нужны.
– Ну ладно, я дам, а только ты что видел, что слышал – ни-ни.
– Гроб… Могила, – ударил себя в грудь племянник.
Трифон Иванович вынес ему из спальни двести рублей и, подавая, сказал:
– На вот… А только чтобы разговоров никаких… И иди вон.
– Уйду, уйду, дяденька. К Серафиме так прямо и поеду. Прощайте…
– Прощай! – не глядя на него, сказал Трифон Иванович.
– А с Акулиной Степановной можно проститься? – приставал племянник.
– Не требуется.
– Очень уж дама-то приятная…
– Пошел вон!
– Дяденька, что это: ревность? Вот уж не ожидал!
– Уйдешь ты или не уйдешь?
– Уйду, уйду, дяденька… Оревуар… Я еще зайду на неделе. Прощайте.
Племянник выскочил в прихожую, двинувшись плечом о косяк двери. Анисья подала ему шубу. Он сунул ей в руку два двугривенных и, придерживаясь за перила, начал спускаться с лестницы.
Трифон Иванович сидел в столовой, насупившись, и целой пятерней досадливо скоблил себе затылок.
– Однако что же это будет! – выговорил наконец Трифон Иванович, тяжело вздохнул, покрутил головой и, поднявшись с места, начал ходить по комнате.
Акулина сидела у себя в комнате. Он направился к ней. Двери были заперты. Он постучался. Двери не отворились.
– Акулина! Отопри! – сказал он.
Ответа не последовало.
– Отопри, говорят тебе!
То же самое.
– Ты спишь, Акулина Степановна, что ли? – спросил он.
Вместо ответа послышались рыдания.
– Разревелась… Чего ты, дура? Ну, полно… Брось…
Рыдания усилились.
– Чем реветь зря, ты мне лучше вот что скажи: пока я уходил к сестре, был ли у нас кто-нибудь еще, кроме племянника Николашки?
– Ничего я не знаю… И оставьте вы меня, сироту, в покое! – разразилось из-за дверей. – Дайте вы мне наплакаться-то.
Трифон Иванович направился в кухню.
– Кроме этого лодыря, что сейчас ушел, был у нас кто-нибудь без меня? – спросил он у кухарки Анисьи.
– Никто, никто не был. То есть вот никогошеньки, – отвечала та.
«Ну, слава богу, все-таки огласки меньше», – подумал Трифон Иванович и, придя в столовую, прибавил уже вслух:
– Нет, какова штука! По рынку об Акулине говорят. Это все приказчики, мерзавцы, разгласили, они, подлецы. А пуще всего Андреян, которого я отказал по милости Акулины. Эх, не следовало его отказывать! – вздохнул он. – Теперь он, обозлившись, нарочно будет ходить по лавкам да разные сплетки разглашать. Сочинять будет.