Воздух закончился с переездом бабки.
Сначала Нане казалось, что это нервное. Она просто сильно устаёт от ухода за старой сукой и от бесконечных комментариев, которыми этот уход сопровождается. Она стала хуже спать ночами, начала просыпаться от ощущения, будто её кто-то душит.
Нана пробовала пить успокоительные. Заваривала травки, капала капли, даже глотала таблетки. Сон вроде бы становился глубже, но в этом таилась опасность: Нана начала бояться, что не сможет проснуться. Она проваливалась глубже в чёрную липкую пропасть, просыпаться стало труднее, а воздуха с каждым днём становилось всё меньше.
Первое время Нана чувствовала это только по ночам, когда просыпалась с бьющимся сердцем, мокрая от пота. В полусне-полубреду ей виделись ленинградские пышки. Круглые, жирные, горячие, присыпанные сахарной пудрой. Чья-то рука метала горячие комки теста в раскалённое масло, и Нана была внутри одного из них, внутри пузырика дрожжевого теста, со всех сторон окружённого плотной обжигающей массой. Она раздвигала руками эту массу, пыталась найти выход, пыталась прорвать плотную стенку, но всё было бесполезно.
Нана таращила глаза, открывала рот, двигала руками и ногами, но не чувствовала тела. Вокруг была только горячая темнота, и она сама становилась горячей темнотой, сливалась с ней.
Пробуждение не приносило облегчения, оно лишь напоминало переход с одного уровня сна на другой, как бывает, когда кошмары вложены один в другой, подобно куклам в матрёшке. Нана смотрела в черноту распахнутыми глазами и слушала мерное Ромино дыхание рядом.