Кроме того, Лёвик славился тем, что крайне редко отказывал, если к нему обращались с просьбами. Это снискало ему неизбывную любовь всех без исключения знакомых и родственников, но вряд ли сделало жизнь безоблачной, ибо, сколько я его знаю, он непрерывно находился в процессе разрешения чужих проблем.
С какими только просьбами к нему ни обращались! Устроить в институт чью-то племянницу, положить в больницу чью-то тёщу, определить на работу чьего-то зятя и прочее, прочее, прочее. Над неумением Лёвика сопротивляться чудовищному натиску оголтелых просителей я частенько едко подтрунивала, высмеивая его мягкотелость и излишнюю чувствительность.
Не стоит объяснять, что, готовясь сама выступить в этой роли, я испытала некоторое смущение и, заслышав в трубке знакомый низкий голос, неожиданно забулькала что-то нечленораздельное.
– Алло, Марьяш, это ты, что ли? – после некоторой паузы удивлённо спросил Лёвик.
– Да я, собственно… – тоже после паузы отозвалась я.
– А что у тебя с голосом? Что-то случилось? – В его мягком тембре явственно зазвучала встревоженная нота.
– Ничего у меня не случилось, – уже вполне справившись с собой, бодро ответила я. – Ты что забыл, что у меня никогда ничего не случается? А если что и случается, так мне это по фигу?
– Конечно, я помню, дорогая, – окончательно встревожился Лёвик. – И всё-таки, позволь полюбопытствовать по старой дружбе, не произошло ли чего-нибудь этакого, что тебе, разумеется, по фигу?
– Ничего, – тихо сказала я и вдруг совершенно неожиданно заревела.
– Я сейчас приеду, – коротко бросил Лёвик и повесил трубку.
Явился он минут через двадцать, и битых два часа я ему про свою жизнь рассказывала, не утаив ни одной леденящей душу подробности.
Надо сказать, что, помимо прочих достоинств, Лёвик обладает ещё одной уникальной особенностью – умением вытянуть из собеседника всё то, что тот в первоначальном замысле выкладывать совершенно не собирался. Наверное, из него получился бы хороший священник, тем более, что Лёвик абсолютно не болтлив (что само по себе редкое свойство), а посему тайна исповеди была бы твёрдо гарантирована.
– Чаю будешь? – наконец спросила я, в последний раз утерев насквозь промокшим платком опухшую физиономию.
– С удовольствием, – живо отозвался Лёвик, снимая пиджак и вешая его на спинку стула. – Ты всегда умела прекрасно чай заваривать.