Над камином Леша увидел картину в золоченой раме и сам не заметил, как сделал пару шагов вперед, чтобы лучше рассмотреть. На полотне, почти таком же широком, как пышущий жаром зев камина, неизвестный художник изобразил пенные волны, в свирепой атаке бросающиеся на темные скалы. На вершине скалы, продуваемое насквозь ветрами, высилось древнее святилище. Ветер трепал рдяные полотнища на его столбах и гнал к нему дым от горящих поселений. Море в бесплодной ярости рвалось вверх, чтобы поглотить и похоронить под тяжелой волной, но святилище стояло слишком высоко, и столбы в его основании были крепки. Крыша его щерилась в небо острыми зубцами, а над ней солнце вспороло облака, и заря, как кровь зажгла злые волны, жадно грызущие скалу под его основанием.
От картины веяло горькой солью и штормом, и тяжелым предчувствием.
– Это мама рисовала, давно еще, – пояснила Яра, заметив его интерес. – Она, наверное, самая моя любимая.
Леша обернулся как раз тогда, когда она выкатывала на середину комнаты столик с двумя чайными парами, пузатым чайником и горкой профитролей в большой вазе. Тихо звякнула ложечка по тонкому блюдцу, в воздухе тонко потянуло лимоном и хорошим свежезаваренным черным чаем. Яра оглядела свой исполинский стол, замерла на секунду, размышляя, и подкатила столик к темному кожаному дивану напротив камина.
– Сядем здесь, раз вам понравилась картина.
Здесь, так здесь. Леша пристроил свой пуховик на диванную спинку, с опаской сел на предложенное место и только потом аккуратно положил рядом кое-как свернутый рулон. В последние минуты тот был приятно молчалив, и Леша боялся спугнуть внезапную удачу. Сама Яра уже пристраивала сбоку огромное кресло представительского вида, видимо из того же гарнитура, что и стол. От камина ровно шли потоки горячего воздуха, отблески пламени плясали на молочно-белых боках чайника, зажигали золотую кайму на носике и на крышке почти нестерпимо яркими искрами. В кабинете было очень тихо, единственный звук, посмевший потревожить тишину – тот, с которым древесина трескается от сухого жара. Леше показалось, что он слышит собственный пульс. Огонь раз за разом облизывал уже обгоревший кусок дерева, тот вспыхивал изнутри красным в том же бесконечно повторяющемся ритме.