Тем временем поезд на Воркуту тронулся, а мы так до сих пор и не проронили ни слова. Уже вагон покачивало на стыках рельсов, уже неслись мимо нас платформы пригородов и перекошенные временем пристанционные будки, а мы всё молчали. Неожиданно Зыбин вытащил из своего рюкзака, который до сих пор стоял рядом с ним, бутылку коньяка, вопросительно воззрившись на меня. Я посмотрел на него иcподлобья, встал, взобрался обеими ногами на полки и извлёк из своего рюкзака бутылку водки. Паша изобразил удивление на лице, однако, встретившись со мной глазами, тут же отвёл взгляд и, усмехнувшись, плеснул в свой стакан немного коньяка.
Я же наполнил стакан водкой и, ничего не говоря, не отрываясь, осушил его.
Разговор не клеился.
Выпив, Паша расстегнул ворот рубашки, достал из рюкзака книжицу, лёг и стал читать вслух.
− Что это?
− Африканские поэты.
− А что, в Африке есть поэты?
− Да, есть поэты, и немало. Со своим мироощущением.
− Ещё бутылку раскатаем – и дойдём до понимания африканского мироощущения,− я опять налил себе водки.
− Между прочим, и у Пушкина африканские корни, − пробухтел Пашка.
− Может корни и африканские, а ствол и крона российские.
И на кой я согласился на эту поездку? Слушать бред про африканское мироощущение?! Я вышел из купе и резко захлопнул дверь.
Сидя за столиком полупустого вагона-ресторана, я наблюдал за проносящимися мимо неухоженными полями, унылыми деревушками, однообразными железнодорожными переездами. Зачем я так много выпил водки?
Когда, хватаясь за стены, я вернулся в купе, любитель африканской поэзии лежал лицом к перегородке. Мне показалось, что он не спал. Покачиваясь, я смотрел на него, пытаясь вспомнить, что же такое важное хотелось сказать. Но, так и не вспомнив, завалился на свою полку.
…Вагон дернулся, и я открыл глаза. Некоторое время не понимал, где нахожусь. Поезд стоял на какой-то станции. Внезапно дверь купе открылась, на пороге стояла девица. От неожиданности я сел, выставив в проход голые ноги, и ошарашено смотрел на хрупкую красавицу с искрящимися глазами. Зыбин радостно бросился к ней, и тогда я понял, что это та самая Лиза, а мы – в Череповце. Паша представил нас друг другу. Я попытался встать и, не удержавшись на ногах, упал, ударившись затылком о перегородку. «О, блин!» − не сдержался я.
− Зыбин, ты кого взял в поход? Он же на ногах не стоит! Придётся нам его на себе нести.