«Ох, – подумал дед, – Николаю „угодил“, а вот Манеше нет».
Долго бродил вдоль берега, наконец обрадовался:
– Ну, вроде подходящая льдина!
С помощью лома дед подвинул её на подстил, привязал дуги и быстро-быстро поехал к дому, уговаривая Орлика:
– Ну, ты уж постарайся, милой, в горку, знаю, тяжело тебе. А мне, думаешь, легко? Видишь, чёрт попутал, да и Манеша тоже хороша – как сделает браженку – ну не оторваться! Она, милый, она во всем виновата, бражка эта, а мы вот теперь с тобой расплачивайся. Ну, я тебе сразу, прямо сразу, как спущу лёд, дам пригоршню овса, нет – две. Давай, милой, немного осталось в гору, а дальше прямо пойдём. Вот молодец, всё понял. Ты для меня всё: и надёжа, и помощниче, а если я тебя иногда подстёгиваю бичиком, прости. Бичик-то ведь тоненький, да я и не крепко, а так чтобы разговор поддержать, чтоб тебе не скучно было одному. Я ведь тоже многое прощаю тебе.
Вот с такими причитаниями дед подъехал к дому. Его жена, Манеша, уже поджидала, отворила тяжёлые ворота, положила руки под фартук и стояла, поджав губки.
– Вишь, Манеша, – оправдывался дед, – эта оказалась ещё лучше, так что не зря я три дня угодничал, он, Угодник-то, мне и помог. Закрывай ворота, чтоб никто не видел, что дед у тебя вдогонки живёт.
В доме всё было негласно поделено. Дед никогда не касался чугунков, ухватов. Даже дрова приносила Манефья Михайловна, зная заведомо, какие ей сегодня будут нужны: в морозы – берёзовые, хлеб испечь – сосновые, были даже еловые, чтобы летом протопить ими печь, прочистить печные колодцы и трубу, для разжигания самоваров шёл уголёк из осинки.
Деду же принадлежало конное хозяйство: сани, таратайки, телеги и вся утварь для езды. Он был большой мастер по этому делу, содержал в колхозе всю лошадиную упряжь.
Но однажды и Манеша опростоволосилась. Бражку, после того как выстоится и наберётся хмеля, то есть покрепчает, разливали в трёх- и пятилитровые бутыли. Оставшуюся кашицу от ржаного хлеба выбрасывали, что Манеша и сделала. Сели они с дедом снять пробу домашней настойки. Сняли. Хороша! Захмелели. Потом непременно надо было полежать (закон деревни – отдыхать после обеда). А тазик с остатками за недосугом Манеша оставила на дворе. Отдохнув, вышла во двор, а там под навесом лежат дохлые курицы вместе с петушком – наклевались остатков. Манеша поняла, что причинила большой урон домашнему хозяйству, и, чтобы не пропадало добро, бросила кур на крышку погреба, то есть в холодок. Коленьку гневить в это время было нельзя. Манеша удалилась за печку, решила ждать подходящий момент, чтобы оповестить супруга, что курочек больше нет (и это в жаркий летний период, когда едят в основном окрошку с яйцами, и парунью уже не посадишь – поздно, а что делать?). Ну, погоревала-погоревала, набрала кипятка – ошпарить кур, чтобы легче было ощипывать, и тихо вышла во двор.