Если Рива захватывала идея, он отдавался ей целиком и начинал кричать, не заботясь о том, что сотрудники редакции слышат каждое слово через тонкие стены кабинета. Мне не оставалось ничего иного, кроме как под сочувственные шуточки коллег сесть за рабочий стол и создать себе новую личность. После долгих размышлений появился Марк Риверс, суровый интеллектуал, критически настроенный ко всему; его имя, сложенное из букв наших с Беккером имен, сначала выглядело обычной шуткой, попыткой уколоть шефа за дурацкое задание, но уже через три недели я подписала так свою статью. Эксперимент удался, читатели Риверса приняли, и вскоре он окончательно заменил на страницах газеты молодую журналистку Марту Кержес. Мне так работать было даже проще.
По выходным я любила запираться в квартире, сочиняя рассказы, но это пришлось бросить, едва в голове зародился сюжет для полноценного романа. Я стала одержимо писать днями и ночами, будто кто-то того и гляди отнимет все мысли, жалела каждую минуту, потраченную впустую на обед, дорогу или сон, а когда упомянула об этом в разговоре с Ривом, он с каким-то неожиданным облегчением хлопнул себя по лбу и захохотал, но, отсмеявшись, горячо поддержал мою идею. Скорее всего, именно тогда он окончательно понял, что я чего-то да стою, начал вести себя тактичнее, сдержаннее выражать эмоции, а потом и вовсе взял меня под опеку. «Нужно беречь юный талант!» – провозглашал он, если я допоздна засиживалась за компьютером в редакции, и отвозил меня домой отсыпаться. Доброта не пропадала даром: я выкладывалась на все сто процентов, выполняя долг перед газетой. Так мы с Беккером преодолели основные разногласия, прониклись уважением друг к другу и даже сумели подружиться. Нас объединял страшный недуг: мы оба безнадежно помешались на печатном слове. Это было наше божество и проклятие; к нему мы взывали, его осуждали, но жить без него не могли.
Даже сейчас, работая по очередному заданию редакции, я улыбалась, вспоминая праздник в честь выхода моего романа. Беккер взял всю организацию в свои руки, а мне поручил веселиться и ни о чем не беспокоиться. Не знаю, чувствовала ли я себя хоть раз счастливее, чем в тот день, когда подписывала незнакомым людям экземпляры книги, принимала поздравления, отвечала на вопросы читателей. Кто-то постоянно обнимал и фотографировал меня, а еще мы пили шампанское, так много шампанского, что ближе к ночи Риву пришлось крепко взять меня под локоть и в очередной раз доставить домой. Когда я очнулась, уже перевалило за полдень; на тумбочке около кровати я нашла стакан воды и таблетку от головной боли, заботливо оставленные моим вчерашним рыцарем, а на подушке лежал листок бумаги, исписанный его размашистым почерком: «Ты мой любимый автор, Марта, и достойна быть знаменитой! Если снова начнешь сомневаться, знай, я всегда буду в тебя верить. Без вариантов».