– Вона как стрелил! Востер глазок! Молодца!
Острым ножом полоснул Александра по сердцу заячий, схожий с детским плачем, крик. А заяц все верещал, все бился, ничуть не слабея…
И князь, глянув своими стальными серыми глазами в самую душу сына, сгреб его с седла мощной своею рукой, поставил наземь и вложил в дрожащую ладонь княжича длинный охотничий кинжал: – Иди, добей.
На подламывающихся ногах, споткнувшись обо все коряги, что попались на пути, Александр подошел к зайцу. Зверек затих и только судорожно скреб задними ногами, из огромных глаз его катились настоящие, княжич обмер, настоящие слезы…
– Ну! – сказал неотступно следовавший за сыном спиной князь Ярослав. – Добей, не мучай его!
– Рукоятью бей по голове, – деловито подсказал Федор, – шкуру не порти.
Александр, зажмурившись, ударил….
– Какая у него шкура! – сказал отец, вытаскивая стрелу из пня, – Дрянь линялая…
Он снял зайца со стрелы и зашвырнул его в кусты.
– Ни что, сынок, – сказал он с неожиданной грустью в голосе, – обвыкнешь. Притерпишься. Поспешайте, робяты, – поторопил он гридней, – вон уж солнце как пригревает, счас мухота налетит! Потрошите скорей. А то наширяет мухота в мясо опарышей, опосля и не промыть будет…
Но гридни и без княжеского понукания торопились. Одни на расчищенной полянке настелили елового лапника. Другие спешно потрошили лосей, вываливая из них сизо-кровавые кишки. Шкуру не снимали, а уложили туши на лапник распоротыми животами вниз, растянув в стороны задние и передние лосиные ноги, чтобы мясо мух не приманивало.
– Как ввечеру солнце сядет – мухота пропадет, по холодку, на волокушах конями вывезем.
Оставшиеся охранять добычу охотники развели костер, сели трапезничать.
– Княжич, – позвали от костра, стоявшего в сторонке, Александра, – спробуй лосиной печенки – скусно. Немолодой дружинник протягивал Александру окровавленной рукой кусок только добытой теплой лосиной печень: – Вота как! – говорил он, откусывая от блестящего парного ломтя. Пол лица и борода были вымазаны у него лосиной кровью. – Печенку-то можно прямо так исть – сладкая. А шулюм19) мы апосля наварим.
Александр глянул на дружинника, на гору вонючих потрохов с желваками синих кишок, и закрыв рот ладонью, отбежал в кусты. Там его согнула рвота.
– Вона… Вона! – приговаривал, умывая его, бледного и обмякшего, тиун Яким. – Чего сомлел-ти! Чай не младенец! Пора, княжич, себя в руках держать! Че ты как девка!